Ольга любила утро. Не потому что была жаворонком — вовсе нет. Она ненавидела вставать в семь, ненавидела зубную пасту, которая вечно выдавливалась не с того края, и особенно ненавидела своё отражение в зеркале до кофе. Но вот когда первая чашка крепкого, чуть горьковатого напитка оказывалась на столе, рядом стояла тарелка с овсянкой — и мир становился хоть как-то терпим. В такие минуты казалось: ну и ладно, пусть зарплата задерживается, пусть в бухгалтерии свалили на неё работу двоих, пусть Артём опять забыл поменять лампочку в ванной. Всё это можно пережить, если есть утренний ритуал. Кофе — её крепость.
На подоконнике у неё зеленел базилик — единственное живое существо, которое не требовало ни разговоров, ни компромиссов. Базилик молча рос, пах приятно и никогда не устраивал сцен. Ольга мысленно сравнивала: вот бы мужу так научиться…
Артём в это утро копошился у шкафа, рылся в каких-то пакетах. — Ты чего ищешь? — спросила она, уже подозревая, что спокойного завтрака не выйдет. — Да так… место освободить надо, — буркнул он, не поднимая глаз.
Она насторожилась. Когда мужчина в её доме говорил «надо место освободить», это никогда не заканчивалось хорошо. Обычно следовало что-то вроде «мама приедет, пару ночей перекантуется» или «Светке с Темкой негде, ну ты же понимаешь».
И точно. В прихожей уже стоял чемодан на колёсиках. Такой, знаете, не для пары ночей, а для экспедиции в Антарктиду. С боковыми карманами, замками, даже наклейкой «Москва–Сочи».
— Только не говори, что это… — Ольга выдохнула, но голос дрогнул. Артём почесал затылок, будто надеялся, что если делать вид, будто ничего особенного не происходит, то и конфликта не будет. — Мама… ну, временно. У неё трубы прорвало, там ремонт.
— Временно? — она скрестила руки на груди, посмотрела поверх чашки. — Временно у тебя — это как? Как прошлый раз? Когда она «переночевать» приехала и жила два месяца?
Он виновато пожал плечами: — Ну а куда её? На улице оставишь?
Ольга сделала глоток кофе и чуть не подавилась. — Артём, ты вообще слышишь себя? У неё квартира в собственности! У сестры — тоже!
— У Светки ремонт, у мамы авария… — начал он привычную песню.
— Ремонт у Светки длится столько же, сколько её брак, — перебила Ольга. — Уже три года «идёт». И каждый раз — «негде жить». А твоя мама, между прочим, не вчера родилась. Пусть наймёт мастеров. У неё пенсия нормальная, и сбережения есть.
Но он уже не слушал. Он взял чемодан, потащил в комнату, словно ставил перед фактом.
И ровно через полчаса в дверях появилась Валентина Петровна. В платочке, с лицом мученицы, как будто её не из такси привезли, а с поля боя.
— Олечка, золотце! — протянула она голосом актрисы провинциального театра. — Ты уж прости старую женщину, но ведь я ненадолго, совсем ненадолго. У меня там беда…
Ольга почувствовала, как в груди поднимается что-то тягучее, тяжёлое. Ей хотелось бросить: «Старая женщина? Ты в фитнес ходишь три раза в неделю!». Но воспитание не позволяло. Она натянуто улыбнулась.
— Конечно, проходите, — сказала она тоном стоматолога перед удалением зуба.
Вечером картинка стала полной: сестра Артёма Светка приперлась с сыном. «Мы на пару деньков, у меня соседи сверлят», — объяснила она, ставя пакет с продуктами прямо на кухонный стол, не спросив разрешения.
— Ты чего это принесла? — удивилась Ольга, заметив банки варенья и какие-то кастрюли.
— Домашнее, — Светка гордо выпрямилась. — Я ж знаю, у тебя всё по-сухому: макароны, сосиски. А тут ребёнку нормально поесть можно будет.
Ольга посмотрела на банку, из которой под крышкой уже сочился сироп, и представила, как он зальёт её аккуратный шкаф. Квартира, её родная двухкомнатная крепость, за которую она боролась с родственниками после смерти родителей, медленно превращалась в коммуналку.
