«Ты диктовал завещание!» — с горечью в голосе проговорила Елена, осознавая обман брата и подавленные семейные тайны.

Как возможно, что горечь предательства оборачивается шансом на новое начало?
Истории

Елена стояла у плиты, переворачивая сырники на сковороде. Субботнее утро всегда начиналось одинаково — кофе, творожные оладьи и разговор с дочкой по телефону. За окном моросил октябрьский дождь, а на кухне пахло корицей и домашним теплом.

— Мам, ты как дела? — голос Светланы звучал усталым даже через телефон из Екатеринбурга.

— Да что там у меня… Работа, дом. Вчера отчёты до десяти вечера сдавала. А ты как, доченька?

Елена машинально поправила волосы, собранные в привычный хвостик. В свои пятьдесят восемь она всё ещё чувствовала себя молодой, хотя зеркало порой напоминало о прошедших годах тонкими морщинками у глаз.

— У меня тут проект новый начинается, командировки будут…

«Ты диктовал завещание!» — с горечью в голосе проговорила Елена, осознавая обман брата и подавленные семейные тайны.

Дочь что-то рассказывала о работе, а Елена думала о своём. Вот уже двадцать лет она работала главным бухгалтером в небольшой строительной фирме. Цифры, отчёты, проверки — всё это давно стало частью её жизни. После развода она привыкла полагаться только на себя, держать всё под контролем.

Звонок в дверь прервал разговор.

— Света, подожди секундочку, кто-то пришёл.

У двери стоял почтальон с заказным письмом. Елена расписалась, не особо вглядываясь в отправителя. Вернулась на кухню, продолжая болтать с дочкой, и машинально вскрыла конверт.

— Мама, ты меня слушаешь? — голос Светланы стал настойчивее.

Но слова застыли у неё на языке. В руках была бумага с официальной печатью — извещение от нотариуса из Воронежа. Елена перечитала первые строки дважды, трижды. Сердце забилось где-то в горле.

— Света, я тебе перезвоню, — выдохнула она и, не слушая протесты дочери, отключила телефон.

«Уважаемая Елена Михайловна, извещаю Вас о том, что в связи со смертью Вашего отца…»

Отца? Какого ещё отца? Папа же умер три года назад, они же хоронили его вместе с Алексеем…

Елена опустилась на стул, чувствуя, как мир вокруг начинает качаться. В письме говорилось о каком-то наследственном деле, о квартире в центре Воронежа, о необходимости явиться к нотариусу для оформления документов.

— Что за чушь… — прошептала она, но руки тряслись.

Номер телефона в письме был настоящим. Елена набрала его, не понимая, зачем она это делает.

— Нотариальная контора, Марина Петровна слушает.

— Здравствуйте, я получила письмо… По поводу наследства… Михаил Васильевич Соколов…

— Да, мы Вас ждём. Вы дочь покойного?

— Простите, но тут какая-то ошибка. Мой отец умер три года назад.

— Елена Михайловна, согласно нашим документам, Ваш отец, Михаил Васильевич Соколов, умер двадцать седьмого сентября этого года. Завещание составлено, есть наследники. Вам необходимо подъехать для ознакомления с документами.

Телефон выскользнул из рук и упал на пол.

— Галь, ты не поверишь, что со мной случилось, — Елена прижимала телефонную трубку к уху так сильно, что побелели костяшки пальцев.

Галина Петровна была её единственной близкой подругой, с которой они проработали бок о бок почти десять лет. Если кому и можно было довериться, то только ей.

— Лена, ты чего такая взвинченная? Что стряслось?

— Галь, помнишь, я рассказывала про отца? Как он нас с Алёшкой бросил, когда мне было пятнадцать?

— Ну да, конечно помню. А что?

Елена глубоко вдохнула. Слова давались с трудом, как будто каждое приходилось выталкивать из горла.

— Он умер. Месяц назад. И оставил завещание.

— Как умер? Ленка, ты о чём? Ты же говорила…

— Я думала, он умер давно! А он… он жил в Воронеже, у него была квартира, какие-то деньги… И теперь мне звонят от нотариуса!

Галина помолчала. Елена слышала, как она затягивается сигаретой.

— Лен, а может, это мошенники? Сейчас такого много. Звонят, письма рассылают…

— Я проверила. Нотариус настоящий, контора существует. Галь, что мне делать? Ехать туда?

— А что говорит Алексей? Ему тоже должны были написать, он же тоже сын.

Елена почувствовала, как внутри всё сжалось в тугой узел. Алексей. Брат. Они общались редко, в основном по праздникам. После смерти мамы каждый жил своей жизнью.

— Я ему ещё не звонила. Боюсь как-то…

— Лена, слушай меня внимательно. Если там действительно наследство, то оно вам с братом поровну положено. По закону. А если завещание есть… Тут уж как отец распорядился. Но в любом случае, ты имеешь право знать правду.

— А вдруг там что-то нечисто? — вырвалось у Елены. — Галь, мне страшно. Столько лет я думала, что он где-то спивается или уже давно умер, а он оказывается…

— Жил себе потихоньку и копил наследство, — закончила Галина с горчинкой. — Знаешь что, подруга? Поезжай. Узнай правду. А то потом всю жизнь себя грызть будешь — что да как.

— Думаю. И с братом обязательно поговори. Может, он уже в курсе?

После разговора с Галиной Елена долго сидела на кухне, глядя в окно. Сырники давно остыли, кофе превратился в горькую жижу. А в голове крутилась одна мысль: а что, если Алексей действительно уже знает?

Странный разговор с братом

Елена набирала номер Алексея третий раз за час. Первые два раза сбрасывала вызов, не решаясь заговорить. Что она скажет? «Привет, брат, а ты знаешь, что папа умер месяц назад?»

— Алло, — голос брата звучал как-то натянуто.

— Алёша, привет, это я.

— Лена? Ой, привет… Слушай, я сейчас занят немного. Велик ремонтирую. Что случилось?

За его спиной действительно слышался металлический скрежет и постукивание молотка. Алексей всегда что-то мастерил, чинил, переделывал. В детстве их мама шутила, что у него золотые руки.

— Алёш, я получила письмо от нотариуса. Из Воронежа. Про отца…

Пауза. Стук прекратился.

— Какое письмо? — голос брата стал осторожным.

— Про наследство. Оказывается, папа умер месяц назад. У него была квартира, он завещание оставил…

— Ах, это… — Алексей как-то странно кашлянул. — Да, мне тоже приходило что-то такое. Но это же всё формальности, Лен. Потом всё обсудим.

— Как формальности? Алёша, ты что, уже ездил к нотариусу?

— Нет-нет, какой там… Просто письмо получил. Слушай, я сейчас правда не могу говорить. Руки по локоть в смазке. Созвонимся завтра, ладно?

— Алёш, подожди! А ты знал, что папа жив был? Знал, где он живёт?

Снова пауза. Слишком длинная.

— Откуда я мог знать? Лена, ну правда же, не могу сейчас. Звякни завтра вечером. Или лучше я сам позвоню.

Елена смотрела на телефон и чувствовала, как внутри растёт какое-то противное, липкое беспокойство. Алексей говорил не то что странно — он говорил неправду. Она знала его с детства, знала все его интонации. Когда он врал маме про разбитое окно или съеденное варенье, голос у него становился точно таким же — скомканным, торопливым.

Но зачем ему врать теперь? И почему он так быстро завершил разговор?

Елена прошлась по квартире, не находя себе места. Может быть, Галина права, и надо просто поехать в Воронеж? Узнать всё самой, не дожидаясь объяснений от брата?

Она подошла к зеркалу в прихожей и посмотрела на себя. Усталое лицо, растерянные глаза. Когда она успела так постареть? Или просто сегодня впервые за долгое время увидела себя по-настоящему?

— Завтра поеду, — сказала она своему отражению. — Надо же наконец узнать правду про отца.

Автобус до Воронежа ехал четыре часа. Елена сидела у окна, смотрела на мелькающие поля и думала о том, что делает что-то очень важное. Или очень глупое — пока не знала точно.

В сумочке лежала распечатка с адресом: улица Кольцовская, дом семнадцать. Квартира тридцать четыре. Почему-то эти цифры врезались в память так, словно она знала их всю жизнь.

Дом оказался старый, сталинской постройки, с широкими окнами и крепкими стенами. В подъезде пахло старыми досками и кошачьим туалетом, на стенах висели объявления о потерянных животных и продаже консервации.

На четвёртом этаже Елена остановилась перед дверью с номером тридцать четыре. Обычная железная дверь, никаких особых примет. Только замки — их было целых три.

— Вы к Михаилу Васильевичу? — раздался голос за спиной.

Елена обернулась. На площадке стояла пожилая женщина с авоськой в руках, лет семидесяти, в домашнем халате и шлёпанцах.

— Да… То есть… Я его дочь, — сбивчиво ответила Елена.

— Ой, дочка! — женщина всплеснула руками. — А я думаю, кто это такой молодой человек ключи гремит уже неделю! Нина Семёновна меня зовут, я в тридцать шестой живу. Соседка ваша, выходит.

— Молодой человек? — переспросила Елена, чувствуя, как сердце начинает биться быстрее.

— Ну да! Высокий такой, в кепочке. Говорит, сын покойного. Только я думаю — что-то не похож он на Михаила Васильевича. Ваш папа был поплотнее, а этот худой весь…

Алексей. Значит, он всё-таки приезжал и не сказал ей об этом.

— А… а давно он приходил?

— Да вот уже дней десять, наверное. Может, и больше. Я не очень слежу, сами понимаете. Но шум от него такой — то ли документы перебирает, то ли вещи. Весь день бывает стучит-гремит.

Нина Семёновна внимательно посмотрела на Елену.

— А вы-то чего только сейчас? Похороны же были… Хотя, правда сказать, народу мало было. Я даже удивилась.

— На похоронах были только родственники, — осторожно ответила Елена, не желая посвящать соседку в семейные дела.

— Понятно, понятно. А то я думала… — Нина Семёновна покачала головой. — Хороший мужчина был ваш папа. Тихий, порядочный. Здоровался всегда, на праздники поздравлял. Только вот последнее время плохо себя чувствовал. Я ему и предлагала — давайте, говорю, в больницу сходим, проверимся. А он: «Что там проверяться, Нина Семёновна, всё равно ничего не поможет».

Продолжение статьи

Мини