— Прямо так и жениться? — поинтересовалась ошеломленная известием дочь: а как же память папы и вечная любовь? Зря что ли, про нее Азнавур-то пел?
— Можем пожениться криво! — некстати пошутила Марья Сергеевна и сама же засмеялась своей шутке. — А ты бы тут не маячила, Лизавета: видишь, человек стесняется!
«Не фига себе, стесняется! — возмущенно подумала Лиза. — Даже представить стр.ашно, что бы тут происходило, если бы он не стеснялся»…
— А он может стесняться в другом месте? И почему он в тру сах?
— В каком еще другом? — удивилась мама и на полном серьезе добавила: — А без тр…сов ему будет неудобно!
Мы любим друг друга, и теперь у нас все будет общее: мой дом — его дом!
А ты бы, правда, лучше уехала!
— Интересно, почему? — возмутилась дочь. — Я же имею право претендовать на наследственное имущество!
Поэтому имею полное право присутствовать на своей доле!
И выяснилось, что тут — не все так лучезарно: дача была полностью записана на маму — она оказалась единственной собственницей и дачного домика, и участка.
Имя папы в владельцах не значилось! А раз так, то все это не являлось наследственным имуществом и дележу не подлежало.
Поэтому, лучше тебе уехать, Лизавета! Ты здесь — никто, а у меня личная жизнь налаживается!
Дочь опустилась на лавку: получалось, что она, действительно, никто! Если мама не врет, конечно. Но зачем ей врать?
Дачный участок получила еще бабушка Лизы — ей дали его от конструкторского бюро, где она работала: в то время всем давали участки.
Дом начали строить еще до рождения внучки. А достраивали уже при ней.
— А почему ты одна записана владелицей? — поинтересовалась молодя женщина.
— Ну, твой твой папа никогда не придавал значения материальному! Всю жизнь витал в эмпиреях! — охотно объяснила Марья Сергеевна.
Во время всего процесса разговора почти г..лый эскулап прекратил копать — он уже начал вскапывать грядки: хозяйственный, г…д!
И, теперь опершись на лопату, кивал головой с уже проглядывающей плешивой макушкой. Что, видимо, означало: полностью с тобой согласен, милая!
И в его глазах просматривалось глубокое моральное удовлетворение. И — не только моральное…
Выгруженная рассада стояла под солнцем, Лиза молча сидела рядом: наверное, нужно будет уехать.
Получалось, что по документам, она не имела к даче никакого отношения: ребенка никто в владельцы бы не записал. А тогда она была ребенком.
Лиза, находящаяся в каком-то ступоре — они часто с семьей проводили отпуск на даче — не прощаясь, поехала обратно.
В голове билась одна-единственная мысль: почему мама так себя ведет и, главное, за что такая внезапная ненависть к родной дочери?
Может, во всем виноват этот приблудившийся ню-терапевт?
А параллельно шло осознание того, что дача кукукнулась, как говорила ее бабуля. Произошло то, что никак не должно было произойти. Короче, никогда не было, и вот опять!
