Потом он взял телефон и набрал номер Светы. Она ответила после долгих гудков.
— Она уехала, — сказал он без предисловий. — Мама съехала. Навсегда, наверное. Она сказала, что я ей больше не сын.
На том конце была тишина. Потом Светлана тихо спросила:
— Почему ты мне не сказал? Почему скрывал?
— Боялся. Знал, что ты будешь против. Надеялся, что как-то само решится. Что ты привыкнешь, примешь… Я был идиотом, Света. Полным идиотом.
Снова тишина. Долгая, мучительная.
— Не знаю, Павел. Ты предал моё доверие. Ты месяц врал мне, смотрел в глаза и врал. Как мне теперь тебе верить?
— Света, я больше никогда… Я клянусь…
— Клятвы — это слова. Мне нужно время подумать.
— Не знаю. Может, неделю. Может, месяц. Я должна понять, смогу ли я снова тебе доверять.
— Я буду ждать. Сколько нужно.
Светлана отключилась. Павел остался стоять в пустой квартире, где всё ещё пахло материнскими пирогами. Он не знал, вернётся ли жена. Не знал, простит ли его мать. Он знал только одно — своей трусостью и ложью он разрушил обе самые важные связи в своей жизни.
Прошла неделя. Потом вторая. Светлана не возвращалась и не звонила. Мать тоже молчала. Павел жил как во сне, механически ходил на работу, механически ел, механически ложился спать в пустой постели.
На третью неделю раздался звонок в дверь. Он бросился открывать, надеясь увидеть Свету. Но на пороге стояла его мать. Она выглядела постаревшей, усталой.
Он отступил, пропуская её. Она прошла в гостиную, села на диван.
— Я сняла квартиру, — сказала она. — Недалеко отсюда. Однокомнатную, но мне хватит.
— Послушай меня, Павлик. Я много думала эти недели. Я была неправа. Не должна была так поступать. Ты взрослый человек, у тебя своя семья. Я не имела права вмешиваться.
Павел не верил своим ушам. Его мать, которая никогда не признавала своих ошибок, извинялась.
— Позвони своей жене, — продолжила Валентина Петровна. — Попроси прощения. И если она согласится вернуться, я буду приходить к вам только по приглашению. Обещаю.
— Мам, она не отвечает на звонки.
— Тогда поезжай к ней. Стой под окнами. Пиши письма. Борись за свою семью, сынок. Не повторяй моих ошибок. Я всю жизнь считала, что всё знаю лучше всех. И в результате осталась одна. Не будь как я.
Она встала и направилась к двери. У порога обернулась.
— Я люблю тебя, сынок. И буду любить всегда, что бы ни случилось. Но теперь я буду любить тебя на расстоянии. Так будет правильнее.
Когда за матерью закрылась дверь, Павел долго стоял в коридоре. Потом взял куртку и вышел из дома. Он не знал, где сейчас Светлана, но он будет искать. И когда найдёт, будет просить прощения столько, сколько потребуется.
Светлана сидела в кафе со своей подругой Мариной, когда увидела его через окно. Павел стоял на улице под дождём, без зонта, держа в руках какой-то плакат. На плакате большими буквами было написано: «Света, прости дурака».
— О боже, — выдохнула Марина. — Это же твой муж! Он что, спятил?
Светлана смотрела на промокшего Павла, который упрямо стоял под дождём с этим нелепым плакатом, и чувствовала, как внутри что-то тает. Не прощение ещё, но начало пути к нему.
Она вышла из кафе. Павел увидел её и опустил плакат.
— Неважно. Света, прости меня. Я был трусом и идиотом. Я предал тебя. Но я люблю тебя. И буду бороться за нас, сколько потребуется.
— Она сняла квартиру. Извинилась. Сказала, что была неправа.
Светлана удивлённо подняла брови. Этого она не ожидала.
— Пойдём, — сказала она. — Нужно поговорить. И тебе нужно переодеться, пока не заболел.
Они пошли к ней домой — к их дому. Светлана дала ему полотенце, заварила чай. Они сели на кухне друг напротив друга.
— Павел, я не знаю, смогу ли снова тебе доверять.
— Я понимаю. Но я готов доказывать. Каждый день.
— Больше никаких секретов. Никаких решений за моей спиной.
— Будет приходить только по приглашению. Она сама так сказала.
Светлана кивнула. Это был не счастливый конец, это было начало долгого пути восстановления доверия. Но это был шанс. И они оба были готовы за него бороться.
