— Ты вообще понимаешь, что я решила? — голос матери прозвучал сухо, как треск ветки. — Нет, не понимаю, — Лена отложила вилку и подняла глаза. — Скажи прямо. — Квартиру я отдаю Наташе. Им с Витей и детьми негде дышать. А я к тебе переезжаю. У тебя место есть.
В комнате повисла тишина, в которой отчётливо слышно, как тикают дешёвые настенные часы. На подоконнике сиротливо стоял горшок с фикусом, забытым после последнего ремонта. Лена моргнула, будто от пыли попавшей в глаза.
— Мам, ты в своём уме? — наконец произнесла она. — Не смей со мной так говорить, — отрезала Анна Ивановна. — Я не вчера всё решила. Наташка с детьми мучаются, а ты одна живёшь в двух комнатах. Где справедливость? — Справедливость, мам, в том, что я эту квартиру покупала семь лет в ипотеку. Ты хоть раз подумала, как мне это далось? — Ой, не начинай, — махнула рукой мать. — Все платят, и ничего. Не о себе думай, а о семье.
Лена медленно поднялась из-за стола, будто тело стало тяжелее. Она прошла к окну, отдёрнула занавеску. Октябрьский вечер обсыпал улицу золотыми листьями, машины замирали на светофоре, где-то внизу визжали тормоза. Её город — Петербург, всегда хмурый и терпеливый. Как и она.
— Мам, — тихо сказала Лена, не оборачиваясь. — Ты хоть понимаешь, что предлагаешь? — Да чего ты драматизируешь? Жить будем вместе. Я же не чужая тебе. — Вот именно, — усмехнулась она. — Не чужая. Но и не та, кто спрашивает, чего я хочу.
Мать тяжело опустилась на стул, сняла очки, протёрла их краем кофты. — Лен, я старею. Одной тяжело. Холодно. Соседи новые какие-то, хамы. А у тебя уютно, чисто. И к тому же ты всё равно вечно на работе. Я хоть порядок наведу. — Не надо, мам. У меня всё в порядке.
Анна Ивановна поджала губы, глядя на дочь, как на капризного ребёнка. — Ты неблагодарная. Всё детство я на тебе пахала, чтоб люди не смеялись. А теперь, значит, на старости лет я никому не нужна? — Мам, ты же не на улице. У тебя своя квартира. — Была, — бросила мать коротко. — Завтра у нотариуса оформляем. Наташке нужнее.
Лена замерла, чувствуя, как по спине прошёл холод. — Завтра? Ты даже не спросила меня. — А зачем? Моё жильё — моё решение. Ты всё равно в стороне.
Она услышала это как пощёчину. Вроде бы спокойно сказано, без злобы, но за словами стояло то, что Лена чувствовала всю жизнь: её мнение ничего не значит.
С той минуты разговор уже не клеился. Лена машинально подливала себе чай, не чувствуя вкуса. Мать рассуждала о том, как «всё правильно устроится», что «дети должны помогать родителям», что «семья — главное».
Каждая фраза звучала, как старый лозунг, затёртый временем.
В голове у Лены всплывали картинки из детства. Та же кухня, только вместо пластикового стола — старый клеёнчатый, пахнущий уксусом и вареньем. Наташа бегает по комнате, мать режет салат и хвалит младшую: «Вот девочка — душа!». А Лена сидит в углу, делает уроки и слушает, как её называют «замкнутой» и «с характером в отца».
Её отец, Борис Викторович, был инженер, тихий и усталый человек. Он ушёл, когда Лене исполнилось десять, не выдержав постоянных упрёков и скандалов. С тех пор отец появлялся редко, но эти редкие встречи Лена помнила до мелочей: запах табака на его куртке, термос с горячим чаем, и то, как он всегда говорил: «Не спорь с ней, просто живи, как умеешь».
Вечером, уже дома, Лена долго сидела в темноте. Телевизор не включала. На кухонном столе лежала раскрытая тетрадь с графиком ипотечных платежей — последняя строчка, зачёркнутая красной ручкой: «Погашено».
Она так мечтала об этом моменте. Думала, что тогда наступит покой. А вместо покоя — новая война.
Телефон вибрировал на подоконнике. Сообщение от сестры:
«Лен, маме тяжело, не груби ей. Она просто хочет, чтоб всем было хорошо».
Лена усмехнулась. Конечно, «всем» — это всегда значит «Наташе». Так было и тогда, когда Лена на свои стипендии покупала продукты, потому что мать тратила деньги на новую куртку младшей. Так было, когда Лена не пошла на выпускной, потому что у Наташи был концерт, и «все должны прийти поддержать». (продолжение в статье)
— Я же тебя предупреждала, что свекровь переедет только через мой труп! — выкрикнула Наталья, швыряя на стол документы из нотариальной конторы.
Её руки дрожали от бешенства. На бумагах красовалась печать и подпись нотариуса, подтверждающие, что квартира, доставшаяся ей от покойной бабушки всего три месяца назад, теперь имеет ещё одного прописанного жильца — Галину Петровну, свекровь.
Наталья смотрела на мужа, который стоял у окна, отвернувшись от неё. Его плечи были напряжены, но он упорно молчал, разглядывая серый февральский пейзаж за окном их — теперь уже не только их — квартиры.
— Антон, ты слышишь меня? — Наталья подошла ближе, заставляя его посмотреть ей в глаза. — Как твоя мать оказалась прописанной в МОЕЙ квартире без моего согласия?
Антон наконец повернулся. На его лице читалась смесь вины и упрямства, которую Наталья научилась узнавать за пять лет брака. Это выражение означало, что он снова выбрал сторону матери.
— Наташ, давай спокойно поговорим, — начал он тем тоном, которым обычно успокаивают разбушевавшихся детей. — Мама продала свою однушку. Ей негде жить. Она же моя мать, я не мог её на улице оставить.
— Продала? — Наталья не верила своим ушам. — Когда она успела продать? И главное — зачем?
Антон отвёл взгляд, и в этот момент Наталья поняла самое страшное — он знал. Знал заранее и молчал.
— Две недели назад, — тихо признался он. — Покупатели дали хорошую цену, мама не могла отказаться. А деньги она вложила в ремонт дачи. Летом будем туда ездить, детей возить...
— Каких детей, Антон? — голос Натальи стал ледяным. — У нас нет детей. И не будет, пока твоя мать командует в нашей жизни каждым шагом!
Дверь в комнату распахнулась, и на пороге появилась Галина Петровна собственной персоной. Невысокая, плотная женщина шестидесяти лет с аккуратной причёской и цепким взглядом. Она была одета в домашний халат, что означало — она уже обосновалась здесь как полноправная хозяйка.
— Что за крики? — спросила она, окидывая невестку оценивающим взглядом. — Наташенька, зачем так нервничать? Это вредно для женского здоровья. Особенно если вы с Антошей собираетесь наконец подарить мне внуков.
Наталья сжала кулаки. Эта женщина умела бить по самым больным местам с улыбкой заботливой матери.
— Галина Петровна, — произнесла Наталья максимально спокойно, — эта квартира досталась мне в наследство от бабушки. Это МОЯ собственность. Вы не имели права прописываться здесь без моего согласия.
Свекровь подняла брови с видом искреннего удивления.
— Как это — твоя? Вы же с Антошей муж и жена. Всё общее. К тому же, — она достала из кармана халата сложенную бумагу, — вот доверенность на управление квартирой, которую ты подписала.
Наталья выхватила документ и пробежала глазами. Её подпись. Но она не помнила, чтобы подписывала что-то подобное.
— Я этого не подписывала!
— Ну что ты, деточка, — свекровь покачала головой с сочувствием. (продолжение в статье)