— Нет, а что такого? Ты не согласна со мной? Мне кажется вполне здравая мысль. Ты же от бабушки трешку получила? Продавай, купим моей маме дом, — произнес Андрей, глядя на жену поверх очков в тонкой металлической оправе. В свои тридцать шесть он уже начал седеть на висках, что придавало ему солидности, но никак не вязалось с его привычкой говорить важные вещи будничным тоном, словно речь шла о покупке нового чайника.
Марина подняла глаза от тарелки. В кухне повисла тишина, нарушаемая только звуком работающего холодильника. Её тонкие пальцы, привыкшие к аккуратности медсестры районной поликлиники, замерли над тарелкой. В свои тридцать четыре она сохранила юношескую стройность и живость в карих глазах, но сейчас эти глаза наполнились тревогой.
— Что значит "продавай"? — переспросила она, машинально поправляя выбившуюся из хвоста русую прядь. — Квартира досталась мне от бабушки Веры. Мы же говорили о том, что будем её сдавать.
Двенадцатилетняя Алиса, унаследовавшая мамины глаза и папин упрямый подбородок, перестала ковырять вилкой в тарелке. Она была достаточно взрослой, чтобы понимать: этот разговор изменит их жизнь.
— Мама нашла отличный дом в трех остановках от нас, — продолжал Андрей, снимая очки и протирая их краем футболки — жест, который появлялся у него в моменты волнения. — Двести квадратов, участок ухоженный, гараж есть. И главное — цена подходящая, как раз столько, сколько твоя трешка стоит.
— Подожди-подожди, — Марина отложила вилку. — Откуда ты знаешь, сколько стоит бабушкина квартира?
Андрей замялся:
— Ну... мама риэлтора пригласила, он оценил примерно...
— Что? — Марина почувствовала, как внутри поднимается волна возмущения. — Татьяна Петровна водила риэлтора в квартиру бабушки Веры? А меня спросить не надо было?
— Мариш, ну чего ты завелась? — Андрей опять надел очки, словно пытаясь спрятаться за ними. — Мама же как лучше хотела. Её дом совсем разваливается, крыша течет, фундамент проседает. А тут такая возможность — продаем твою трешку, покупаем ей дом...
— Пап, — тихо вмешалась Алиса, — а как же моя комната у бабы Веры? Там все мои книжки, коллекция минералов...
— У бабушки будет большой дом, — оживился Андрей. — Представляешь? Целую комнату под библиотеку сделаем. (продолжение в статье)
— Если там будет Машка со своей Леркой, то мы не приедем! — заявила Ольга.
— Ну доча, как же так? Родные люди, разве можно считаться? — плача, спросила мать.
— Ты слышала, что я сказала? Нет!.. Такая вопиющая несправедливость произошла, а тебе всё равно, что ли? — обиженно протянула Ольга.
— Борька тоже не приедет. Мы все на Машку обижены, так ей и передай, подстилке. Ишь, ужом ползла, а от тётушки добилась, чего надо. Хитромудрая, — едко заявила Ольга.
— Улечка сама так захотела! Никто не добивался. Да что же это такое! — отчаянно произнесла мать. Она едва сдерживалась, от того, чтобы не разреветься в голос и до боли сжимала трубку телефона. Но дочь, будто не замечая её состояния, добавила:
— В общем, мать, сидите там со своей Машкой и Леркой втроём. Чайку попьёте, или конь.ячку, не знаю, чего вы там захотите, вот и отметите праздничек. Без нас!
Ольга бросила трубку, а Нина Валентиновна, всхлипнула и вдруг почувствовала, что у неё сильно закружилась голова. Аккуратно, держась за стену, всё так же потихонечку всхлипывая и причитая, она дошла до кухни и открыла шкафчик с лекарствами, но вытащить таблетку не успела и осела на пол…
Нина Валентиновна превыше всего ценила семью, и всё, что касалось родственных связей. С самого своего детства она видела, как её мама чтила семейные традиции, была гостеприимна и хлебосольна. Перед приездом родственников, вместе с сестрой Ульяной, Нина всегда помогала матери накрывать на стол, хоть и жили они небогато в послевоенные годы, однако, мать так приучала девочек. «Что в печи — на стол мечи», «гостю — лучший кусок» говорила, бывало, она. И помощь от родных людей всегда была, никто не бросал в беде. И в горе, и в радости, все вместе приезжали, помогали, кто участием, кто деньгами, а кто и тем, и другим.
Прошло время, девочки Нина и Ульяна выросли, на месте их посёлка образовался город, и они продолжали жить рядышком друг с другом.
Нина создала семью — вышла замуж, а у старшей, Ульяны, личная жизнь не сложилась. И потому жила она одна в старом пятиэтажном доме в родительской квартире, которую некогда получили мать с отцом, да и не только получили, а сами участвовали в комсомольской стройке этого и двух других ближайших домов.
У Нины родилось трое детей: Мария, Ольга и Борис. В детстве они также видели, как мама чтила традиции и охотно общалась с родственниками, ближними и дальними, которые часто приезжали по праздникам, а иногда и просто так, без повода, повидаться.
Городок их продолжал расти и стал районным, а большинство родственников, продолжавшие жить в сёлах и деревнях, стали считать Нину и Ульяну городскими и от того отношение к ним было особенное, более уважительное, что ли…
— Да какой город, дядя Лёня, что ты! Мы же не столица! — бывало, по-доброму отмахивалась Нина, раскрасневшись, сидя за праздничным столом. К этому времени гости уже обычно выпивали по рюмочке и, закусив соленым огурчиком (Нина сама их солила) и рассыпчатой картошкой, щедро посыпанной свежим укропом, принимались рассказывать, как у кого дела. — Как был посёлок, так и остался, только больше стал, а люди тут не поменялись. Мы всё такие же!
— Нет, Нинка, не такие! Уж я-то разницу вижу! И кое-в чём разбираюсь. (продолжение в статье)
Квартира наполнилась ароматом свежесваренного кофе. Надя на минуту прикрыла глаза, вдыхая этот запах — запах спокойствия и своего, нового, еще пахнущего ремонтом, жилья. Прошел ровно год с тех пор, как судья поставила штамп в ее паспорте «расторгнуто». Год, который ушел на то, чтобы собрать себя по кусочкам. Сейчас, в это субботнее утро, она наконец чувствовала, что жизнь налаживается.
Звонок в дверь прозвучал как выстрел, нарушив умиротворенную тишину. Надя нахмурилась. Она никого не ждала. Подойдя к двери, она глянула в глазок и замерла. За дверью стояла ее бывшая свекровь, Людмила Петровна. Лицо ее было привычно поджато, а взгляд исподлобья, даже через искажающее стекло, сулил мало хорошего.
Надя глубоко вздохнула, мысленно готовясь к бою, и открыла дверь.
— Людмила Петровна? Какими судьбами? — вежливо, но холодно произнесла она, не приглашая войти.
Свекровь, не смущаясь, шагнула вперед, буквально оттесняя Надю в прихожую. Ее цепкий взгляд мгновенно оценил обстановку: новую вешалку, свежепокрашенные стены, коробку с новыми шторами.
— А я мимо, по делам, — сказала она, снимая пальто и не глядя протягивая его Наде. Та автоматически его приняла. Старая привычка. — Решила проведать, как ты тут одна поживаешь. Небось, скучаешь?
Людмила Петровна прошла в гостиную, как хозяйка. Надя молча последовала за ней, чувствуя, как по спине пробегают мурашки. Кофе уже казался горьким и невкусным.
— У меня все хорошо, спасибо, — коротко ответила Надя.
— Хорошо? — свекровь усмехнулась, окидывая комнату критическим взглядом. — Мебель старая, шторы еще не повесила. Одиноко, наверное, в такой тишине. Артем-то мой, небось, уже не скучает. Живет, душа в душу, с одной девочкой. Молодой, цветущей.
Надя стиснула зубы. Она знала, что это провокация. Старая, как мир, тактика — ударить по больному месту, вызвать чувство вины или ревности.
— Я рада за Артема, — сказала она ровным голосом. — Что вам собственно нужно, Людмила Петровна? Я думаю, мы не настолько близки для светских визитов.
Свекровь тяжело опустилась на диван, будто делая одолжение.
— Дело, Надежда, есть. Серьезное. К Артему пристали эти… кровопийцы из банка. Долги у него. Большие.
В воздухе повисла тяжелая пауза. Вот она, истинная причина визита.
— Мне жаль, — ответила Надя, оставаясь стоять. — Но я ничем не могу помочь. Мы с ним развелись. Его финансовые проблемы меня больше не касаются.
Лицо Людмилы Петровны начало меняться. Притворная доброжелательность сползла, как маска, обнажив привычную жесткость.
— Не касаются? — она повысила голос. — А кто ему эти долги помогал делать, а? Кто его на дорогую машину подбивал, когда у него денег-то и не было? Это все твои хотелки, Надька! Он на тебя горбатился, а ты теперь в стороне оказалась!
— Это ложь! — вспыхнула Надя, чувствуя, как ее захлестывает старая обида. — Машину он купил себе, чтобы перед друзьями хвастаться! А долги сделал, проигрывая в покер на своих сомнительных встречах! Я его умоляла остановиться!
— А, конечно, все он сам, а ты белая и пушистая! — свекровь вскочила с дивана, ее палец с длинным маникюром был направлен прямо в Надю. — Ты ему полжизни должна! Он тебя после операции той выхаживал! А ты теперь неблагодарная тварь, спряталась за бумажкой о разводе!
Каждая фраза была как удар хлыстом. Надя чувствовала, как подкашиваются ноги. Она помнила ту операцию. Помнила, как Артем неделю ходил по магазинам и варил ей бульон. Но это не отменяло всего последующего — лжи, предательства, украденных из общей шкатулки денег.
— Людмила Петровна, выйдите, пожалуйста, — тихо, но очень четко произнесла Надя. Внутри у нее все дрожало, но голос не подвел. — Я не собираюсь с вами разговаривать в таком тоне. И долги вашего сына я оплачивать не буду. Закон на моей стороне.
— Закон? — свекровь фыркнула с таким презрением, будто Надя сказала нечто неприличное. — Ты про закон? Я тебе устрою такой закон! Я по всем судам тебя затаскаю! Всю жизнь ты мне будешь выплачивать! Я тебя с работы выживу! Узнают все, какая ты стерва на самом деле!
Она стояла перед Надей, разъяренная, с трясущимися от злости руками. Воздух между ними накалился до предела.
Надя больше не слушала этот поток оскорблений. Она подошла к двери, распахнула ее настежь.
— Выйдите. Сейчас же.
Людмила Петровна, тяжело дыша, накинула пальто. На пороге она обернулась. Ее глаза сузились до щелочек.
— Хорошо… — прошипела она. — Ты сама этого захотела. Не говори потом, что я тебя не предупреждала. Ты еще узнаешь, что такое настоящие проблемы.
Она вышла, громко хлопнув дверью. Эхо от хлопка прокатилось по пустой квартире.
Надя прислонилась спиной к холодной двери и медленно опустилась на пол. Тишина, которую она так любила несколько минут назад, теперь давила на уши. В ушах звенело от выброса адреналина. Она обхватила колени руками и закрыла глаза, пытаясь унять дрожь. Эта женщина всегда умела находить самые больные места. Но теперь все было по-другому. Теперь Надя была не бесправной невесткой, а свободным человеком. И она была готова бороться за свое спокойствие.
Последние слова свекрови висели в воздухе тяжелым, отравленным облаком. «Ты еще узнаешь…» Что они значили? Надя смотрела в окно, на проезжающие внизу машины, и понимала — это была только первая атака. Все самое страшное было еще впереди.
Тишина после ухода Людмилы Петровны оказалась обманчивой. Она длилась ровно до вечера воскресенья. Надя пыталась отвлечься, переставляла книги на полке, поливала цветы, но внутри всё сжималось от тяжёлого предчувствия. Оно оказалось вещим.
Первой позвонила тётя Ирина, мамина сестра. Голос её звучал озабоченно.
— Наденька, дочка, я тут в Одноклассниках сидела, а у твоей бывшей свекрови… такая простыня текста! Я, конечно, не всё поняла, но там про какую-то неблагодарность, про то, что человек в беде, а его бросают… Это она про тебя, что ли?
Надя почувствовала, как кровь отливает от лица.
— Про меня, тётя Ира. Но всё не так, как она пишет. Это долги Артёма, а я по закону не обязана…
— Ах, долги… — тётя вздохнула с облегчением. — Ну, с долгами ты права, не лезь. Хотя, может, чуть-чуть помочь? Вдруг он правда в отчаянном положении? Жалко ведь человека.
Надя с трудом сдержалась, чтобы не кричать. Эта «жалость» годами использовалась против неё.
— Не жалко, тётя Ира. Поверь мне. И пожалуйста, не читай её посты.
Но остановить лавину было уже нельзя. В понедельник утром, за час до рабочего совещания, раздался звонок от Светланы, с которой они когда-то работали в одной фирме и даже дружили семьями.
— Надь, привет! Как жизнь? — голос Светланы был неестественно бодрым.
— Привет, Света. Всё нормально. Что-то случилось?
— Да так… Мне твоя бывшая свекровь звонила. Такая, знаешь, расстроенная… Плакала, бедная. Говорит, Артём её в долги втянул, а теперь с ним никто не хочет разбираться, все бросили. Просила с тобой поговорить, «по-женски». Мол, Надя добрая, может, одумается.
Надя сжала телефон так, что пальцы побелели.
— И что она хочет, чтобы я сделала? Взяла на себя его кредиты?
— Ну, не знаю… — Светлана замялась. — Может, просто встретиться с ним, послушать? Он же, говорят, совсем на дне. Может, правда, человеку руку помощи протянуть? Ты же не злая.
Это «ты же не злая» прозвучало как приговор. Именно на этом и играла Людмила Петровна — на общественном мнении, на жалости, на том, что порядочную женщину всегда можно уколоть её же порядочностью.
— Света, спасибо за беспокойство, но я всё понимаю. И помогать ему не собираюсь. У меня совещание.
Она положила трубку, чувствуя себя грязной. (продолжение в статье)