— Конечно, — впервые за встречу его голос звучал живо и прямо.
Мы подошли к ящику вместе. Не пришлось объяснять ничего; всё лишнее осталось за калиткой.
Почтовый ящик держался на одном ржавом саморезе. Я придерживал его ладонью, Сергей молча подал новую крепёжку. Мы работали неспешно, и каждый общий жест словно отвоёвывал новые миллиметры доверия. Доски были тёплыми от солнца, инструмент приятно лежал в руке, а за забором скрипела липа — её тень медленно уходила к дороге.
Сергей смахнул труху с фотографии, которую расправил на лавке: двое мальчишек, перемазанных зелёнкой, ухмыляются, держат почтовый ящик с кривой надписью детской рукой. Я коснулся уголка снимка, вспоминая, как мы тайком брали у бабушки хлорку, чтобы надпись «ОТ СЕРГЕЯ И ВИТЬКИ» светилась ярче любой вывески.
Когда последний саморез вошёл в дерево, мы отступили, словно речь шла не о ящике, а о чём-то большем. Сергей улыбнулся косо, вытер лоб и первым сел на скамейку у калитки, пригласив меня жестом. Я присел рядом.
Мы молчали: нужные слова уже были сказаны — слишком просто и горько. Между нами остались солнце, старая фотография и тени липы, ползущие по железной крышке ящика.
— Забавно, — сказал Сергей, указывая на фото, — тогда всё казалось важным. Любая записка. Даже пустая.
— Всё было по-настоящему. Я до сих пор помню, что чувствовал, открывая его утром.
Голос его дрогнул, но он не отвёл взгляд.
— Ты снова будешь собирать почту?
— А если кто-то напишет без обратного адреса? Как тогда?
Он посмотрел искоса, будто хотел что-то сказать, но передумал. Вместо этого аккуратно положил фотографию рядом с ящиком, словно оберег. Рядом — новая крышка, тихо поскрипывающая на ветру.
На дороге щёлкнула дверца машины, раздался детский голос, послышался смех. Я понял, что всё замкнулось: я сижу здесь, под ногами дворовая пыль, рядом друг, а между нами — ящик, мостик к письмам без адресата.
Сергей встал, потянулся, и только собрался что-то сказать, как по тропинке припорхнула соседская девочка — размахивая новым конвертом. Она подбежала, улыбнулась застенчиво:
Смущённо сунула конверт прямо в открытый ящик и убежала за ворота.
Я смотрел ей вслед, потом на Сергея. Он кивнул:
— Видишь, теперь снова есть куда складывать.
Солнце светило, тёплый металл отдавал остаточное тепло. Тени липы ложились длинными полосами через дорожку. Почтовый ящик был распахнут, конверт внутри — знак того, что в этот день мы кое-что вернули из прошлого, не спрашивая, кто отправитель.
Мы сидели на скамейке, прославленной временем и молчанием, и смотрели, как тени липы медленно скользят по дорожке. Отремонтированный ящик висел на месте, крепкий и внимательный к каждому шороху сада. В руке у меня осталась та старая фотография — свидетельство лет, надежд и промахов.
Лёгкий ветерок сдвинул конверт, недавно принесённый девочкой, и тот зашевелился, словно приглашая раскрыть тайну. Я заглянул в ящик: белая бумага внутри лежала невесомо, как новая страница детства, на которой можно написать всё заново.
Сергей улыбался, не отрывая взгляда от открытой крышки и мягкого света, что ложился на металл, словно прощение стало частью пространства между нами. И в этот момент, среди шелеста листьев и далёких голосов, я почувствовал: мост перестал быть разрушенным — он стал редким местом, куда возвращают не только письма, но и доверие. Между нами — открытый ящик, наполненный светом, и письмо, которое ждёт, чтобы его прочли.
