— Миш, ты вообще видишь, что тут творится?
Альбина замерла на пороге кухни, глядя на гору немытой посуды в раковине. Тарелки с остатками еды громоздились одна на другой, на столе валялись крошки, а на плите застыли пятна от утреннего завтрака.
— Ну, Ал, я же только пришёл, — Миша стащил с себя куртку и повесил на спинку стула. — Сейчас всё приберу.
— Ты? — Альбина обернулась к мужу, и в голосе её прозвучала усталость. — Миш, мы оба работаем. Я тоже целый день на ногах стою, клиентам микроволновки показываю, про режимы разморозки рассказываю. А прихожу домой — и будто вообще никто здесь не живёт, кроме меня.
Из комнаты донёсся смех и звуки сериала. Альбина сжала губы.
— На диване, наверное, — Миша прошёл к холодильнику, достал бутылку с водой. — Она сегодня резюме составляла.
— Резюме? — Альбина прошла в комнату.
Рита сидела на диване, поджав под себя ноги, и красила ногти ярко-красным лаком. По экрану телевизора метались герои какого-то турецкого сериала, а на журнальном столике валялись упаковки от чипсов и пустая банка из-под газировки.
— Рит, ты посуду мыть не собираешься?
— А? — Рита подняла голову, но взгляд её оставался прикованным к экрану. — Да, сейчас, только досмотрю.
— Ты это три часа назад говорила, когда я на работу уходила.
— Ой, Алечка, ну не начинай, пожалуйста, — Рита махнула рукой с кисточкой, и капля лака упала на обивку дивана. — Я правда забыла. Голова болела с утра, лежала.
Альбина посмотрела на разбросанные по дивану вещи — журналы мод, телефон, наушники, пакет с какой-то новой косметикой. Потом перевела взгляд на Риту. Золовка была одета в новую кофточку, которую Альбина видела впервые, волосы аккуратно уложены, макияж свежий.
— У тебя голова болела? — переспросила Альбина.
— Ну да, с утра. Давление, наверное, скачет. В деревне такого не было, а тут, в городе, воздух другой.
Альбина развернулась и вышла из комнаты. На кухне Миша уже начал мыть посуду, но делал это медленно, будто через силу.
— Ты сказал, что она на неделю приедет, а прошло уже два месяца! — выпалила Альбина, и голос её дрожал от накопившегося раздражения.
Миша замер с тарелкой в руках.
— Алечка, ну ты же понимаешь, она в новом городе. Ей нужно время, чтобы освоиться, найти работу.
— Два месяца — это сколько времени нужно?
— Ну, рынок труда сейчас сложный, не всё так просто.
— Миш, она даже резюме не составила! Я своими глазами вижу. Она целыми днями сериалы смотрит, по телефону болтает, гуляет непонятно где. В магазин сходить — для неё подвиг. А посуду помыть — так это вообще катастрофа какая-то.
Миша поставил тарелку на сушилку и обернулся к жене.
— Она моя сестра. Я не могу её просто выгнать на улицу.
— Я не прошу её выгонять! — Альбина подошла ближе, понизив голос, чтобы Рита не слышала. — Я прошу, чтобы она хотя бы помогала по дому. Или искала работу по-настоящему. А не делала вид.
— Где? Когда? Миш, открой глаза! Твоя сестра к нам не на неделю приехала и даже не на месяц. Она приехала жить. За наш счёт.
Из комнаты послышался смех Риты — она разговаривала по телефону.
— Ага, я тебе говорю, классно тут, — голос золовки был громким и беззаботным. — Брат меня поселил, квартира у них хорошая, двушка. Да ладно тебе, чего работу искать, пока тут пожить можно, осмотреться. Город большой, может, кого встречу.
Альбина и Миша переглянулись. Лицо мужа потемнело.
— Она не так имела в виду, — пробормотал он.
— Не так? — Альбина села на стул. — Миш, я устала. Я работаю, прихожу домой и начинаю второй рабочий день — готовлю, убираю, стираю. Твоя сестра даже свои вещи не убирает. Весь диван в её барахле. А счета за коммуналку у нас теперь в полтора раза больше, потому что воды уходит больше, света тоже.
— Ну, коммуналка не так много прибавилась.
— Для тебя это немного. А я считаю каждую копейку, чтобы мы до зарплаты дожили. И ещё продукты. Она ест столько же, сколько мы с тобой вместе взятые.
Миша вздохнул и снова принялся за посуду. Альбина смотрела на его сутулую спину и чувствовала, как внутри всё закипает. Она хотела кричать, хотела разнести эту кухню, выгнать Риту прямо сейчас. Но вместо этого встала и пошла в ванную.
Закрыв за собой дверь, Альбина оперлась о раковину и посмотрела на своё отражение в зеркале. Уставшее лицо, круги под глазами, волосы растрепались за день. Тридцать два года, и она чувствовала себя на все пятьдесят.
Когда они с Мишей поженились три года назад, всё было по-другому. Они снимали маленькую однушку, но это была их квартира. Два года назад скопили на первый взнос и взяли ипотеку на двушку. Работали оба как проклятые, отказывали себе во всём, но это был их общий проект, их будущее. (продолжение в статье)
Дым сигареты за окном был густым и сизым, таким же, как настроение в этой комнате. Поминки по отцу Алексея, его сороковой день, подходили к концу. Стол, ломившийся от еды, теперь выглядел уставшим и неопрятным, как и лица собравшихся родственников. Я сидела напротив окна и ловила себя на мысли, что считаю секунды до момента, когда можно будет уйти, смыть с себя этот налипший груз притворной скорби и тягостных взглядов.
Мой свекор, Иван Петрович, был человеком суровым, и общались мы мало. Его смерть стала скорее формальным поводом для этой встречи, чем истинной причиной всеобщей печали. Главной скорбящей, конечно, была моя свекровь, Галина Ивановна. Она восседала во главе стола, и ее черное платье казалось не символом утраты, а королевской мантией. Рядом, как верная оруженосец, пристроилась сестра Алексея, Ирина.
Я пыталась поймать взгляд мужа, но он упорно смотрел в тарелку, будто разглядывая в остатках оливье тайные знаки судьбы. Он был скован и молчалив с самого утра.
— Оленька, а пироги-то ты, наверное, покупные брала? — раздался сладкий голос Галины Ивановны.
Она дотронулась до края ватрушки на моей тарелке, которую я так и не съела.
— Нет, Галина Ивановна, я сама пекла, — ответила я, стараясь, чтобы голос звучал ровно.
— Ага, — фыркнула Ирина, не глядя на меня. — На вкус как раз покупные. Суховатые. У мамы всегда такие пышные получались, прямо таяли во рту. Правда, мам?
Галина Ивановна вздохнула, полной грудью, как актриса на сцене.
— Что уж теперь вспоминать, Иришенька. Всему свое время. И детишки-то у Ольги сегодня какие-то нервные. Бегают, шумят. Неловко даже перед гостями.
У меня сжались кулаки под столом. Мои семилетние двойняшки, уставшие от долгого и скучного дня, полчаса назад тихо играли в соседней комнате. Это был прямой, ничем не прикрытый укол. Я посмотрела на Алексея. Он заерзал на стуле, но промолчал. Его молчание стало первой каплей, переполнившей чашу.
— Алексей, может, чаю гостям нальешь? — снова обратилась ко мне свекровь, будто мужа вовсе не существовало. — Видишь же, у тети Зины чашка пустая. Надо внимательнее быть, дочка. В такой день особенно.
Я чувствовала, как по моей спине ползет горячий румянец. Я была не жена их сына и брата, а какая-то неумелая прислуга, которая все делает не так. И этот спектакль разыгрывался специально, на публику.
И вот наступила кульминация. Галина Ивановна откашлялась, привлекая всеобщее внимание.
— Кстати, о внимании, — начала она, и в ее голосе зазвенела сталь. — Иван Петрович, царство ему небесное, перед смертью успел кое-что обдумать. Он очень переживал за нашу Ирочку. Живет она с ребенком в той хрущевке, не жизнь, а мучение.
Ирина трагически опустила глаза. В комнате повисла тишина.
— Так вот, — свекровь сделала паузу для верного эффекта. — Он считал, что Ирина имеет полное право на часть той квартиры, где вы сейчас живете. Ведь это он, Иван Петрович, отдал вам тогда деньги на первоначальный взнос. По сути, это и его кровная доля.
У меня перехватило дыхание. Комната поплыла перед глазами. Я посмотрела на Алексея. Его лицо было белым как полотно. Он знал. Он точно знал, что эта тема всплывет.
— Какая доля? — вырвалось у меня, и голос мой дрогнул. — Эти деньги были подарком на свадьбу! Мы их не просили! Это была помощь!
— Помощь, доля, какая разница? — парировала Ирина, внезапно подняв голову. Ее глаза блестели от злорадства. — Папа вкладывался в ваше жилье. А я, выходит, на обочине. Справедливо ли это? Мама права.
— Алексей! — почти крикнула я. — Скажи же что-нибудь!
Мой муж поднял на меня испуганный взгляд. Он видел мое отчаяние, видел торжествующие лица матери и сестры. Он открыл рот, чтобы сказать что-то, но из него вырвался лишь жалкий лепет:
— Оль… Давай потом… Не сейчас… Не при людях…
В этот момент во мне что-то оборвалось. Окончательно и бесповоротно. Та самая ниточка, что еще связывала меня с этой семьей, лопнула. Я медленно поднялась со стула. Взгляд мой был прикован к Алексею, но он снова опустил глаза.
— Хорошо, — сказала я тихо, но так, что было слышно каждому. — После такого унижения, я не стану сидеть с твоими гостями за одним столом и улыбаться.
Я вышла из-за стола, не глядя ни на кого, и пошла к выходу. Спину я держала прямо, гордо, как солдат, покидающий поле боя, которое ему отравили. За спиной на секунду повисла гробовая тишина, а потом ее нарушил притворно-оскорбленный вздох Галины Ивановны: «Ну вот, опять она драму закатила…»
Я не обернулась. Я просто вышла в подъезд, захлопнула дверь и прислонилась к холодной стене, пытаясь перевести дух. А в голове стучало только одно: «Завещание? Какое завещание?»
Хлопок входной двери прозвучал как выстрел. Я вошла в нашу квартиру, сбросила туфли и, не разбирая дороги, прошла в гостиную. Руки дрожали, в висках стучало. Я стояла посреди комнаты, такой знакомой и безопасной, но теперь она казалась чужой. Словно тень от тех слов, что прозвучали за поминальным столом, легла на стены и мебель, изменив всё.
Я ждала. Ждала, когда заскрипит ключ в замке, когда муж переступит порог. Что он скажет? Как посмотрит? В голове прокручивались возможные варианты его поведения — от яростной защиты до горького раскаяния. Но глубже всего засела трусливая надежда, что он всё же встанет на мою сторону.
Прошло минут сорок. Наконец, я услышала осторожное щелканье замка. Дверь открылась и так же тихо закрылась. Алексей вошел в гостиную. Он не смотрел на меня, его плечи были ссутулены, вид — виноватый и подавленный. Он прошел к дивану и тяжело опустился на него, уставившись в пол.
Молчание затягивалось, становясь невыносимым. Его молчание было хуже любых упреков.
— Ну что, молчок? — голос мой прозвучал хрипло и незнакомо. — Там, при всех, ты тоже слова не смог вымолвить. А теперь, когда никто не видит, тоже нечего сказать?
Он поднял на меня глаза. В них я увидела не раскаяние, а раздражение и усталость.
— Оль, давай без истерик, хорошо? Я сам как выжатый лимон. День тяжелый.
— Истерик? — я засмечалась, и смех вышел горьким и колючим. — Твоя мать и сестра публично меня унизили, заявили права на наш дом, а ты сидел, как мышь на крупе, и теперь говоришь мне про истерики? Алексей, они сказали про завещание! Это правда?
Он вздохнул глубоко, потер виски пальцами.
— Нет. Никакого завещания нет. Вернее, есть, но там всё стандартно, квартира мамы отходит ей.
— Тогда что это было? Откуда эти сказки про долю Ирины?
— Папа… папа действительно давал нам деньги тогда. На взнос. Помнишь?
— Как же не помнить! — воскликнула я. — Это был подарок на нашу свадьбу! Мы сто раз говорили об этом. Он сам сказал: «Дети, обустраивайтесь». Ни о какой доле речи не шло!
— Для нас — не шло! — вдруг вспылил он, поднимаясь с дивана. — А для мамы? Для Иры? Они теперь видят это по-другому! Папы нет, и они считают, что имеют право на часть этих денег. Мать одна, ей тяжело, Ира одна с ребенком… Ты не понимаешь, что ли?
— Понимаю. Отлично понимаю. Понимаю, что твоя мать и сестра — жадины и интриганы, которые плюют на все приличия, лишь бы урвать кусок побольше. А ты… ты им потворствуешь. Ты их боишься.
— Я не боюсь! — крикнул он, но в его глазах читался именно страх. Страх осуждения, страх конфликта с матерью, который тянулся с детства. — Я просто не хочу скандала! Это моя семья!
— А я что? — голос мой сорвался. — Я не семья? Мы с тобой пятнадцать лет вместе! Мы построили этот дом, родили детей! А они… они приходят и одним махом хотят всё разрушить! И ты позволяешь им это делать!
Я подошла к нему вплотную, глядя прямо в глаза.
— Скажи мне прямо сейчас, Алексей. Чей ты? Их или мой? Где твоя жена и твои дети в твоей системе ценностей?
Он отвел взгляд. Этот простой жест стал для меня приговором.
— Оль, не надо вот так… — он снова сел, сломленный. — Надо просто успокоиться и всё обдумать. (продолжение в статье)
Елена Дмитриевна с испугом смотрела на ночных визитеров. Она старательно поправляла домашний халат, из-под которого выглядывала ночная рубашка. Словно оправдываясь за свой вид, молодая учительница робко произнесла:
— Простите, но в такой поздний час я не ожидала гостей. И объясните, пожалуйста, подробнее, что случилось. Из вашего звонка я ничего не поняла. Анна громко закричала:
— Не прикидывайтесь невинной жертвой, Елена Дмитриевна! У нас пропал ребенок! Понимаете! Не вернулся домой после школы!
Лицо девушки моментально обрело мраморный оттенок.
— Как пропал? Он присутствовал на всех уроках, а потом отправился домой! Куда он мог подеваться?!
Андрей сделал предупредительный жест жене, и, стараясь быть спокойным, сказал:
— Именно это мы хотим выяснить. Илья не вернулся из школы в обычное время. Мы обошли всех друзей и знакомых, но никто ничего не знает. Поэтому мы с женой решили потревожить вас в столь неурочное время.
Разъяренная вежливостью мужа Анна чуть не испортила ситуацию. Она накинулась на него, не переставая при этом громко рыдать.
— Ты отец или не отец?! Что ты мечешь бисер перед ней?! Пропал наш сын, а ты пытаешься соблюдать этикет! Надо действовать! Может, именно в этот момент нашему Илюше угрожает смертельная опасность!
Крики возмущенной родительницы еще больше испугали Елену Дмитриевну. Девушка буквально вжалась в дверной косяк, а ее глаза от страха и ужаса стали огромными. Она тихо пролепетала:
— Но поверьте, я ничего не знаю....Все было обычно, никаких происшествий во время уроков не случилось.
Обезумевшая от горя мать снова пошла в атаку.
— Уважаемая Елена Дмитриевна, если бы в школе было все нормально, наш ребенок бы не исчез! И как вам доверять детей?!
Андрей втолкнул супругу в дверной проем, и плотно закрыл дверь.
— Зачем орать, Аня?! Криками сейчас не поможешь! Всякое могло случится. И причем не обязательно в школе.
Анна притихла. Учительница тоже стала понемногу приходить в себя. Она беззвучно плакала, и по-детски тыльной стороной ладошки вытирала слезы. Андрей подумал:
— Господи, она сама еще девчонка! А на ней такая ответственность. Тут недолго и сломаться.
Но озвучивать свои мысли мужчина не стал. Стараясь говорить спокойно, он обратился к учительнице:
— Мы с женой уже обращались в полицию, там взялись за поиски мальчика. Но вы сами понимаете, Елена Дмитриевна, что важна каждая деталь. Поэтому мы решились в такое неудобное время вас побеспокоить. Может, что-то странное сегодня произошло? Какой-то случай, которому мы, взрослые не придадим значения, а для восьмилетнего ребенка он покажется катастрофой. (продолжение в статье)