Последние цифры на мониторе сложились в красивую, круглую сумму. Я откинулась на спинку офисного кресла, закрыла глаза и выдохнула. Полгода авралов, сверхурочных и бесконечных правок. Всё это теперь материализовалось в виде премии. Не просто очередной доплаты к зарплате, а серьезных, настоящих денег. Таких, которые меняют жизнь.
Пальцы сами потянулись к телефону. Мне безумно хотелось кому-нибудь рассказать, поделиться этим щемящим чувством победы. Но кого позвать? Подруг, которые давно погрузились в свои семьи и карьеры? Нет. Был только один человек, который должен был разделить эту радость в первую очередь.
— Алло, Лёш? — прошептала я, стараясь, чтобы голос не дрожал от волнения.
— Кать, привет. Что-то случилось? — его голос звучал рассеянно, на фоне скрипела дверь холодильника.
— Случилось! Ты только не падай. Проект закрыли, и бонус… Лёш, он просто сумасшедший. Мы сможем наконец-то начать откладывать на свое жилье! По-настоящему. Я уже смотрела варианты, есть же ипотечные программы…
Я выпалила всё одним духом, рисуя в голове картины светлых квартир с большими окнами, их интерьеры я пересматривала в инстаграме почти каждый день. Это была моя тихая, навязчивая мечта — свой угол. Не комната в съемной однушке, не вечные разговоры с хозяйкой о счетах за коммуналку. Свой дом.
В трубке повисло неловкое молчание.
— Лёш? Ты меня слышишь?
— Слышу, — он прожевал что-то. — Это здорово, конечно. Поздравляю.
Его тон был спокойным, почти равнодушным. Энтузиазм как ножом срезало.
— Ты вообще понимаешь, о каких суммах речь? — не унималась я, пытаясь до него достучаться. — Мы так близки к цели! Еще несколько месяцев такой экономии, и мы сможем наскрести на первоначальный взнос. Хоть на самую маленькую студию.
— Да, я понимаю, — он вздохнул. — Просто… мама сегодня звонила. У них опять с холодильником беда. Просила немного в долг. Говорит, без него совсем никак.
Мое настроение рухнуло ниже плинтуса. Снова. Всегда так. Любая наша радость, любая, даже самая маленькая финансовая победа тут же навлекала на нас «беды» свекрови. То крыша течет, то стиральная машина, то срочно нужно лекарство, которое, конечно, стоит бешеных денег. А ее взрослая дочь Ирина вечно сидит без работы, а сын Сергей постоянно ищет себя в каком-то новом «сверхприбыльном» бизнесе, который требует стартового капитала.
— Алексей, нет, — сказала я уже тверже. — Ни копейки. Ни на чей холодильник. Эти деньги пойдут на наше будущее. Ты понял? На наше.
— Ну, Кать… — он заныл, и я представила его виноватое лицо. — Она же замучает тогда. Будет звонить каждый день, упрекать, что мы ее в беде бросаем. Ты же ее знаешь.
Я знала. О, да, я знала Светлану Петровну слишком хорошо. Женщину, которая искренне считала, что жизнь ее сына и его жены должна крутиться вокруг благополучия ее самой и ее любимых детей — Ирочки и Сереженьки. А мы с Лёшей были всего лишь приложением, источником ресурсов.
— Я сказала — нет, — повторила я, чувствуя, как сжимаются кулаки. — И ты ей ничего не говори. Ни слова о премии. Скажешь — получили премию, но она маленькая и вся уйдет на долги. Понял?
— Ладно, ладно, — сдался он. — Не скажу. Как хочешь.
Мы повесили. Я еще минут пять сидела, уставившись в экран, где сияла та самая цифра. Но теперь она не радовала. Она пугала. Она была мишенью. Я чувствовала это нутром. Кто-то проговорится. Слово сорвется с языка у Алексея, или я сама не выдержу и похвастаюсь в кругу семьи. А Светлана Петровна чувствовала деньги на расстоянии, как акула кровь в воде.
Я перевела почти всю сумму на свой старый счет, который был у меня еще до замужества. Маленькая, но моя крепость. Муж знал о нем, но никогда не интересовался подробностями. Для него финансы были скучной и сложной темой, которую он с радостью перекладывал на меня.
Вечером дома пахло жареной картошкой. Алексей смотрел телевизор, делая вид, что увлечен футболом. Я молча поставила на стол сковородку.
— Мама звонила, — бросил он, не отрываясь от экрана.
У меня похолодело внутри.
— Спрашивала, как у нас дела. Говорила, что Ира опять поссорилась с начальством и уволилась. Сереге тоже не везет, кризис.
Я молча кивнула, накладывая ему еду. Он ждал, что я спрошу, что было дальше. Но я не спрашивала. Правила игры изменились.
Тишина за столом была звенящей. Премия висела между нами тяжелым, невысказанным грузом. Мои мечты о квартире наткнулись на суровую реальность в лице его семьи. И я поняла, что это не просто деньги. Это будет война. И я должна быть к ней готова.
Прошло три дня. Три относительно спокойных дня, за которые я почти поверила, что пронесет. Алексей вел себя тихо, старался лишний раз не лезть с разговорами и уж тем более не вспоминал о звонке матери. Я уже начала позволять себе мечтать снова, листать сайты с недвижимостью, прикидывая, сколько еще нужно откладывать каждый месяц.
Это была суббота. Мы с Алексеем завтракали, пили кофе в тишине, и это молчание было почти комфортным. Как вдруг раздался резкий, пронзительный звонок в дверь. Не тот сдержанный «тук-тук», которым стучатся соседи или курьер, а настойчивый, требовательный гудок, который говорил только об одном: это свои. И они не ждут, пока им откроют.
Алексей встрепенулся и бросился к двери, будто ждал этого. У меня в груди всё сжалось в ледяной ком.
Я не видела, кто там, но услышала голос. Высокий, визгливый, пронзающий стены.
— Что, разбудила, золотце мое? Проспали, наверное, весь день!
Это был голос Светланы Петровны. Сердце упало куда-то в пятки.
Она вкатила в прихожую, как ураган, вся в бежевом пальто и с огромной сумкой. За ней, словно тень, прокралась Ирина, моя свояченица. Она лениво оглядела прихожую, ее взгляд скользнул по мне без всякого интереса.
— Мам, что ты… мы не ждали, — пробормотал Алексей, пытаясь помочь ей снять пальто.
— А я что, теперь должна записываться? К сыну в гости пришла! — она отстранила его и прошла прямиком на кухню, окидывая меня взглядом с ног до головы. — Катя, а ты чего это такая помятая? Небось, тоже только встала. Хозяйка, я погляжу.
Я молча собрала со стола свою чашку. Руки дрожали. Я знала, к чему идет дело.
— Садитесь, чай будет? — силком выдавила я из себя.
— Чай? — Светлана Петровна фыркнула, усаживаясь на стул, который занял собой полкухни. — О чем с тобой чай пить, Катя? О погоде? У меня дела серьезные. Срочные.
Она выдержала паузу, драматически глядя то на меня, то на Алексея, который замер у плиты, словно школьник, пойманный за курением.
— У нас, можно сказать, чрезвычайное положение. Катастрофа. Ира, расскажи невестке.
Ирина вздохнула, делая вид, что ей смертельно неловко. (продолжение в статье)
— Соли явно недостаточно, — Лидия Михайловна приподняла ложку супа, демонстративно изучая его консистенцию. — Впрочем, от современных девушек сложно ожидать кулинарных талантов.
Аня стиснула край салфетки под столом. Третий подобный выпад за пятнадцать минут — личный рекорд свекрови.
— По-моему, вкусно, мам, — вмешался Игорь, но голос предал его, дрогнув на последнем слоге.
— Еще бы, — Лидия Михайловна поправила воротник своего цветастого халата с видом оскорбленного достоинства. — Я, знаете ли, тридцать лет учеников к жизни готовила, а не перекладывала бумажки в офисе.
Аня опустила вилку, избегая звона о тарелку. Две недели в статусе жены, а ощущение, будто месяцами ходит по заминированному полю. Каждая семейная трапеза — новая порция колкостей, упакованных в фальшивую заботу.
— Как продвигается ваша карьера, Анечка? — спросила свекровь, наполняя стакан компотом. — Всё цифры сводите? Бедный Игорек, наверное, только и видит, как вы с работы к микроволновке бросаетесь.
— Я готовлю ежедневно, — ответила Аня, делая маленький глоток воды.
В воздухе квартиры переплетались запахи специй и застоявшейся пыли книжных полок.
Со стен смотрели фотографии: Игорь-первоклассник, Игорь-выпускник, Игорь с отцом на рыбалке. Ни единого снимка с женой, словно она — временное явление в жизни семьи.
— Какой яркий маникюр, — протянула Лидия Михайловна, скользя взглядом по рукам невестки. — Когда я была молодой, считалось, что настоящая хозяйка не может себе позволить подобную... экстравагантность.
— Сейчас это признак ухоженности, не более, — парировала Аня с улыбкой, от которой не потеплели глаза.
Игорь погрузился в методичное пережевывание, словно от этого зависела его жизнь.
— Игорёчек, я вам огурцов закатанных соберу, — проворковала Лидия Михайловна. — Сомневаюсь, что Анечка разбирается в консервации.
— Спасибо, — кивнул Игорь с плохо скрытым облегчением от смены темы.
— Эти салфетки, кстати, еще моя мать вышивала, — Лидия Михайловна нежно провела пальцами по краю стола. — Раньше женщины умели создавать настоящий уют, безо всяких дизайнеров и интернет-подсказок.
Черты лица Ани застыли, как на фотографии.
Она перевела взгляд с облезлого фикуса на протёртые подлокотники кресла и треснувшую керамическую вазу — "уют" здесь был таким же натянутым, как улыбка хозяйки дома.
— Давно вы здесь живёте? — спросила Аня, прекрасно зная ответ.
Плечи Лидии Михайловны едва заметно напряглись.
— Около года, — она принялась помешивать чай, словно пытаясь создать водоворот. — После того, как пришлось расстаться с нашей прежней квартирой... (продолжение в статье)
– Вставай и беги, иначе кости твои здесь и сгниют! – мать склонила над Иваном седую голову и протянула к нему прозрачные руки, будто хотела разбудить, но бесплотная тень не могла ничего сделать.
– Вставай и беги, иначе кости твои здесь и сгниют! – голос, повторявший фразу, становился все громче, пока не перешел в крик. Лицо матери исказила гримаса ужаса и боли, рот открывался все шире, словно желая поглотить мужчину. Призрак потемнел и стал похож на сгущающиеся тучи грозового неба, готового вот-вот пролиться пронзительным ливнем. Иван Былов, младший лейтенант Красной армии, проснулся в холодном поту, открыл глаза. Он лежал, положив под голову китель в грязном окопе. После нескольких бессонных ночей под артиллерийским обстрелом он то и дело проваливался в тяжелое забытье, но кошмар пришел впервые за долгие годы.
Иван огляделся, кто-то из товарищей беспокойно спал, вздрагивая от каждого шороха, иные смотрели стеклянными взорами вдаль в ожидании новой атаки врага. Ночную тишину нарушало лишь стрекотание сверчков в траве.
От привидевшегося кошмара Иван весь взмок, при том, что тело дрожало, как от холода, в горле пересохло.
– Надо бежать, иначе быть беде! – Иван судорожно натянул грязный китель и схватил автомат в руки. Куда и зачем ему надо бежать, он не ведал.
Впервые видения пришли к нему после смерти матери, Авдотьи Прокофьевны, которая покинула бренный мир в голодные 1930е годы – он тогда был еще совсем мальчишкой. Уходила тяжело, болела, мучилась: ноги распухли, щеки ввалились, на сером полотне лица лишь глаза еще будто оставались живыми и следили за суетящимися вокруг кровати родными, словно пытаясь запечатлеть как можно больше. Волосы совсем побелели, хотя матери не было и сорока. Звала сына, хотела побыть с ним, прощения просила за скорый уход – очень его любила.
– Ты, – говорила, – сынок, прости меня. Бог зовет к себе, чувствую, что недолго еще осталось. Холодно мне очень. Но ты не плачь, я буду сверху за тобой наблюдать, от беды беречь.
– Мама, почему бог забирает тебя? Ты нужна мне, пожалуйста, не бросай меня, – плакал мальчик. Мольбы были напрасны. Матери не стало. Но, как и обещала на смертном одре, стала она являться к нему во сне: то успокоит, когда на душе тяжело, то совет даст: образный непонятный – поди угадай; а то и просто поглядит с нежностью и вздохнет тяжело. Никому об этом Иван не рассказывал, боялся, что сочтут сумасшедшим.
Лишь с другом Петькой Вороновым поделился тайной, да и то случайно. Жара в то лето тогда стояла адская, дождей не было больше месяца. Природа молила о пощаде. Леса горели, животные и растения гибли в огне, люди пытались спасти остатки урожая и хоть что-то запасти на зиму. Ваня с Петей отправились в лес по грибы, да ягоды – подсобить старшим. После целого дня тщетных поисков друзья присели отдохнуть под сосной, да там и уснули.
– Вставай и беги, пятки тлеют! Вставай и беги, пятки тлеют! – кричала мать в лицо Ивану, он мотал головой, не в силах проснуться. Мать пугала его: лицо ее некрасиво исказилось в гримасе, а беззубый рот выплевывал в лицо мальчику одну и ту же фразу. Иван закашлялся и проснулся. Лес вокруг заволакивал едкий дым разгорающегося пожара.
– Лес горит! – Он стал тормошить Петьку, — вставай, вставай, уходить надо.
Петр сонно выматерился, попытался отмахнуться, но получив звонкую оплеуху, вскочил на ноги.
– Лес горит, бежим! – Иван тянул его за рукав. Друзья ринулись прочь, добежали до русла обмельчавшего ручья и радостно плюхнулись животами в склизкую жижу. (продолжение в статье)
