Через полчаса Марина уже собирала Лерины вещи. Всё — аккуратно, без истерик. Складывала в чемоданы, пакеты, коробки. Всё, что лежало не на своём месте, возвращала туда, откуда взято — к двери.
Лера выскочила из ванной с маской на лице: — Ты что творишь?!
— Собираю. Помогаю тебе быстрее съехать.
— Нет. Просто пришла в себя.
— Серёж! — заорала Лера. — Иди сюда, твоя жена с ума сошла!
Сергей прибежал, растерянный, в футболке и спортивных штанах.
— Марин, хватит! Что ты делаешь?!
— Убираю чужие вещи из своего дома.
— Да ты хоть понимаешь, как это выглядит?
— Понимаю. Очень даже красиво выглядит.
Лера закричала: — Да пошла ты! Тоже мне — царица! Думаешь, если купила эту халупу, то все должны перед тобой ползать?
Марина подняла на неё глаза: — Нет, не должны. Но и жить за мой счёт — тоже никто не должен.
— Да я сама на себя зарабатываю! — выкрикнула Лера. — Просто у нас там ремонт…
— Три месяца ремонт. Смешно уже.
Тут вмешалась Валентина Петровна, которая, как назло, появилась именно в этот момент, будто ждала за дверью.
— Что тут за ор стоит?! — влетела она. — Марина, ты с ума сошла? Руки убери от Лериных вещей!
— Я их не трогаю. Просто выношу туда, где им место — за порог.
— Да кто тебе дал право?
— Право? Бумага, нотариус и банк, — спокойно сказала Марина. — Моя фамилия в документах стоит. Вот и всё право.
— Серёжа, ты что стоишь, как истукан? — накинулась на сына мать. — Это же твой дом тоже!
Сергей растерянно пробормотал: — Мам, ну хватит, давайте без этого…
— Без этого? — Марина сорвалась. — Ты хоть понимаешь, что ты сделал? Ты позволил им превратить наш дом в проходной двор!
— Да они же семья, — бормотал он.
Он не ответил. Только опустил глаза.
Марина почувствовала — всё. Конец. В ней что-то щёлкнуло. Больше просить и объяснять она не собиралась.
— Так, слушайте сюда, — сказала она тихо, но так, что замолчали все. — Сейчас я вам объясню правила.
Она подошла к двери, открыла её настежь.
— Чемоданы — вот они. Три минуты. Идите. Куда хотите. Хоть к соседям.
— Да ты что, изверг? — взвизгнула Валентина. — На улицу родную кровь выгоняешь?!
— А вы меня три месяца выгоняете из собственной квартиры. Только чужими руками.
— Марин, ну перестань, — взмолился Сергей.
— Нет. Всё. Хватит. Я не девочка, чтобы меня уговаривали быть гостеприимной, когда по мне ногами ходят.
Лера стояла, сжав губы, но глаза у неё блестели — не от стыда, от злости.
— Ты ещё пожалеешь, — прошипела она. — Ещё узнаешь, с кем связалась.
— Может быть. Только не здесь.
Марина взяла чемодан, выставила его за порог. Потом второй. Потом третий.
Лера прошла мимо, фыркнула, мать за ней. Сергей пошёл следом — босиком, с растерянным лицом. На лестничной площадке они ещё спорили, Валентина ругалась, Лера плакала.
Марина закрыла дверь. Плотно. На ключ.
Потом наступила тишина. Та самая, настоящая, когда слышно только, как где-то внизу капает кран.
Марина стояла у двери и не двигалась. Минуту, другую. Потом выдохнула.
— Моё — значит моё, — тихо сказала она. — И точка.
Пошла на кухню, включила чайник. На столе осталась одна кружка — её любимая, с потёртым рисунком. Села, налила чай. Окно запотело от пара.
В голове пронеслось всё: разговоры, споры, Лерино «хозяйка», Серёжино «не начинай». Всё, как на плёнке — раз, два, три… и стоп.
Она знала: теперь всё изменится. Или они снова соберутся, но уже по-другому — честно. Или каждый пойдёт своей дорогой.
Через неделю Сергей вернулся. Без фанфар, без пафоса. Стоял в дверях с сумкой и тихо сказал: — Прости. Я идиот.
Марина посмотрела на него долго, молча.
— Понимаешь, — сказал он, — когда мама давит, я будто снова школьник. Думаю, что легче согласиться, чем спорить. А потом понимаю, что всё ломаю своими руками.
Она вздохнула: — Поздно понял, Серёж.
— Может, и поздно. Но я всё понял. Хочу домой. К тебе. Без них.
Марина помолчала, потом кивнула: — Сначала докажи, что умеешь держать слово.
Он поставил сумку у двери и сел на табурет. Молча. Без оправданий. Просто сидел.
Тишина снова заполнила кухню. Но теперь — не глухая, не тяжёлая. Тихая, живая. Та, что появляется, когда буря уже прошла, и остаётся только усталое, но твёрдое спокойствие.
Через пару дней звонила Валентина. Марина не взяла. Потом ещё раз. И ещё. На четвёртый звонок всё-таки ответила.
— Марина, — сказала свекровь тихо, — не сердись. Мы не правы были.
— Поздно уже сердиться, — ответила Марина спокойно. — Всё прошло.
— Может, в гости придём?
— Приходите. Но заранее предупреждайте.
— Конечно, конечно…
Марина посмотрела на телефон, улыбнулась уголком губ. Пошла к окну — на улице моросил дождь, фонари отражались в лужах, редкие прохожие спешили домой. В квартире было тепло и тихо.
Она достала чистое полотенце, протёрла подоконник, заварила чай и включила музыку. Всё было на своих местах — мебель, тишина, и она сама.
С этого дня Марина больше никому не позволяла решать за себя. Потому что наконец поняла простую вещь: если не защитишь своё — потеряешь и дом, и уважение, и покой.
А она, как оказалось, всё это уже заработала — сама, без чьих-то «маминых советов».
И теперь знала наверняка: никакая Лера с чемоданом, никакие чужие «решили» — больше не пройдут.
