– Ой, Люба, привет! – Катя, растерянно улыбнувшись, отступила в сторону, пропуская гостей. – А мы… ну, не ждали вас так рано.
Тётя Люба, грузная женщина лет шестидесяти с ярко-рыжей помадой, уже окидывала взглядом крохотную прихожую. Её брови приподнялись, а губы сложились в лёгкую гримасу. За ней в квартиру втиснулись её муж дядя Коля – худощавый, с вечно усталым выражением лица – и их дочь Вика, тридцатилетняя девица в обтягивающем платье, которая тут же уткнулась в телефон.
– Рано? – тётя Люба хмыкнула, стягивая пальто. – Да мы вообще не собирались, но как услышали, что вы квартиру купили, решили – надо посмотреть!
Катя почувствовала, как внутри что-то сжалось. Она бросила взгляд на мужа, который возился в гостиной, расставляя тарелки для скромного ужина по случаю новоселья. Саша, услышав голоса, выглянул в коридор, и его лицо тут же озарилось дежурной улыбкой.
– Тёть Люба, дядь Коль, Вика! – он раскинул руки, словно встречал долгожданных гостей. – Какими судьбами? Проходите, проходите!
Катя выдохнула. Они с Сашей три года копили на эту квартиру. Каждый рубль откладывали с их скромных зарплат: она – менеджер в небольшой фирме, он – инженер на заводе. Ипотека, конечно, съедала половину дохода, но это был их дом. Их первый настоящий дом. И вот теперь, вместо уютного вечера с друзьями, в их новой квартире – тётя Люба с её фирменной манерой всё критиковать.
– Ну, показывайте, что тут у вас! – тётя Люба решительно двинулась вглубь квартиры, не снимая сапог. Катя хотела было сказать про бахилы, но только прикусила губу. – Это что, кухня сразу за прихожей? – родственница остановилась, уперев руки в бока. – Неудобно же! Вот у нас в старой квартире кухня была отдельная, десять метров. А тут что? Пять?
– Семь, – тихо поправила Катя, чувствуя, как щёки начинают гореть.
– Семь! – тётя Люба закатила глаза. – И как вы тут готовить будете? Саш, ты зачем такую тесноту выбрал?
Саша, стоявший у стола с бутылкой вина, только пожал плечами.
– Нам хватает, тёть Люб. Главное – своё.
– Своё, – передразнила она, оглядывая обои. – А обои эти что, сами клеили? Криво же, вон, пузырь на углу.
Катя сглотнула. Обои они действительно клеили сами – два выходных, перепачканные клеем руки, смех и кофе из термоса. Это было их приключение, их победа. А теперь тётя Люба тычет пальцем в пузырь на стене, и Кате вдруг захотелось провалиться сквозь пол.
– Люба, ты садись, – Саша попытался перевести разговор, указывая на диван. – Сейчас всё накроем, посидим по-семейному.
– По-семейному, – тётя Люба фыркнула, но всё же опустилась на диван, который тут же жалобно скрипнул. – А диван-то у вас старый, небось с рук брали? У нас Вика новый купила, кожаный, за сто тысяч. Вот это вещь!
Вика, не отрываясь от телефона, кивнула.
– Ага, крутой. А этот ваш… – она мельком глянула на диван. – Ну, такой, ретро, что ли.
Катя почувствовала, как внутри закипает. Этот диван они с Сашей нашли на распродаже, потратив последние сбережения перед переездом. Он был не новый, но уютный, с мягкими подушками, которые Катя сшила сама. И вот теперь Вика, которая, судя по всему, даже не знает, что такое ипотека, называет его «ретро».
– Вика, хочешь чаю? – Катя заставила себя улыбнуться. – Или вина?
– Ой, нет, я на диете, – Вика махнула рукой. – А у вас что, нормального кофе нет? Только этот, растворимый?
Дядя Коля, молчавший до этого, вдруг подал голос:
– А что, нормальный кофе. Не буржуи же.
Тётя Люба тут же шикнула на мужа:
– Коль, не позорься! Люди новую квартиру купили, а ты про растворимый. Надо было эспрессо-машину им подарить, а не с пустыми руками являться.
Катя замерла. Они вообще не ждали подарков. Это было их новоселье – скромное, для самых близких. Они позвали только двоих друзей, которые обещали принести пиццу и пару бутылок вина. А родственники… Саша упомянул тётю Любу пару дней назад, но Катя думала, это просто формальность. Кто же знал, что они действительно приедут?
– Так, а где у вас спальня? – тётя Люба встала, не дожидаясь ответа, и направилась к двери в комнату. – Это что, всё в одной комнате? И спите, и работаете, и телевизор смотрите?
– Ну да, – Саша почесал затылок. – Пока так. Потом, может, двушку возьмём.
– Двушку! – тётя Люба рассмеялась так, что бокалы на столе звякнули. – Саш, ты с этими ценами на двушку лет десять будешь копить. Вот у нас в Люберцах двушка – три комнаты, балкон, ремонт. А вы тут в однушке ютились.
Катя почувствовала, как пальцы сжимают полотенце так, что костяшки побелели. Она хотела сказать что-то резкое, но вместо этого только глубоко вдохнула. (продолжение в статье)
— Документы на квартиру я забираю себе! — голос свекрови прорезал утреннюю тишину кухни, заставив Марину вздрогнуть и пролить кофе на свежую скатерть.
Нина Петровна стояла в дверном проёме, держа в руках папку с документами. Её лицо выражало холодное превосходство человека, который только что объявил шах и мат в партии, о которой противник даже не подозревал.
Марина медленно поставила чашку на стол и посмотрела на свекровь. Та была одета в свой лучший костюм — тёмно-синий, с жемчужными пуговицами. Костюм, который она надевала только по особым случаям. Видимо, разрушение жизни невестки как раз и было таким случаем.
— Простите, Нина Петровна, о чём вы говорите? Какие документы?
Свекровь усмехнулась. Это была не улыбка, а скорее оскал удовлетворённого хищника, загнавшего добычу в угол.
— Не притворяйся дурочкой, милая. Документы на эту квартиру. Которую мой сын купил на свои деньги. На деньги нашей семьи. До того, как ты появилась и всё испортила.
Марина почувствовала, как внутри неё поднимается волна холодного недоумения. Квартира была куплена три года назад, уже после их свадьбы. Они с Павлом копили на неё вместе, она вкладывала каждую свою зарплату, отказывала себе во всём. И теперь свекровь заявляла на неё права?
— Нина Петровна, эта квартира оформлена на Павла и на меня. Мы покупали её в браке, на общие деньги.
— Общие? — свекровь прошла в кухню и села напротив Марины. Её движения были размеренными, театральными. Она наслаждалась моментом. — Дорогая моя, ты забываешь, кто дал первоначальный взнос. Я продала свою дачу, чтобы помочь вам. Пятьсот тысяч рублей. Без этих денег вы бы до сих пор ютились в съёмной однушке.
Это была правда. Нина Петровна действительно помогла с первым взносом. Но Марина помнила и другое — как они с Павлом выплачивали ей эти деньги по частям в течение двух лет. Каждый месяц переводили по двадцать тысяч, отказывая себе в отпуске, в новой мебели, в простых радостях.
— Мы вернули вам все деньги, Нина Петровна. До копейки. У меня есть все квитанции о переводах.
Свекровь покачала головой с выражением снисходительной жалости, словно объясняла что-то несмышлёному ребёнку.
— Квитанции? Милая, там нигде не написано, что это возврат долга. Это были подарки мне от любящего сына. Добровольная помощь пожилой матери. И знаешь что? Я решила, что пора восстановить справедливость. Паша уже согласился. Квартира будет переоформлена на меня. А вы будете жить здесь... пока я позволю.
Марина почувствовала, как земля уходит из-под ног. Павел согласился? Её муж, отец её двухлетней дочери, человек, с которым они строили совместную жизнь?
— Где Павел? — её голос дрогнул.
— На работе, естественно. Кто-то же должен зарабатывать в этой семье. Пока ты сидишь дома и изображаешь из себя хозяйку.
Это был удар ниже пояса. Марина сидела дома не по своей воле. После рождения дочери она планировала выйти на работу через год, но Нина Петровна устроила целый спектакль. Рыдала, говорила о том, что не доверит внучку чужим людям в детском саду, умоляла подождать хотя бы до трёх лет. Павел поддержал мать. И вот теперь это использовалось против неё.
Марина встала из-за стола. Руки дрожали, но голос она заставила звучать ровно.
— Я поговорю с Павлом вечером.
— Говори сколько хочешь, — свекровь тоже поднялась. — Но учти, дорогая. Мой сын всегда слушается маму. Всегда. Он хороший мальчик, правильно воспитанный. Не то что некоторые, кто не умеет уважать старших.
Она вышла из кухни, оставив папку с документами на столе. Как вызов. Как напоминание о том, кто здесь главный.
Весь день Марина провела как в тумане. (продолжение в статье)