— Я переезжаю к вам жить. Собирайте вещи из большой спальни, мне нужно больше места для моих вещей, — свекровь стояла в дверном проёме с чемоданом в руке, и её голос не допускал возражений.
Анна замерла с чашкой утреннего кофе на полпути ко рту. На кухне, где секунду назад царил покой субботнего утра, повисла тишина, похожая на затишье перед грозой. Она медленно опустила чашку на стол, фарфор тихо звякнул о деревянную поверхность. Взгляд Анны переместился с лица свекрови на Игоря, который сидел напротив и усиленно изучал содержимое своей тарелки с яичницей.
— Что простите? — голос Анны прозвучал спокойно, но в этом спокойствии таилась опасность, как в штиле перед ураганом.
Галина Петровна величественно прошла на кухню, волоча за собой огромный чемодан на колёсиках. Звук колёс по ламинату резал слух, оставляя невидимые царапины не только на полу, но и на нервах Анны. Свекровь была одета в своё лучшее пальто, причёска идеально уложена, на шее красовалось жемчужное ожерелье — парадный вид для триумфального вселения.
— Игорь не рассказал? — свекровь изобразила удивление, но в её глазах плясали победные огоньки. — Мы вчера всё обсудили. Я продала свою квартиру. Очень выгодно, между прочим. Деньги положила на депозит. А жить буду здесь, с вами. Всё-таки семья должна быть вместе.
Анна перевела взгляд на мужа. Игорь продолжал ковырять вилкой яичницу, словно это было самым важным занятием в его жизни. Его молчание говорило больше любых слов. Он знал. Знал и не предупредил. Не обсудил. Просто поставил перед фактом руками своей матери.
— Игорь, — голос Анны был похож на натянутую струну, готовую лопнуть. — Это правда?
Он наконец поднял голову. В его глазах читалась вина пополам с упрямством.
— Мам, может, ты пока чаю попьёшь? Мы с Аней поговорим.
— О чём тут говорить? — Галина Петровна уже хозяйским жестом открыла шкафчик и достала чашку. Не любую, а любимую чашку Анны с розовыми пионами, подарок от подруги. — Всё уже решено. Аня, милая, надеюсь, ты понимаешь, что старшее поколение нуждается в заботе? К тому же, я столько могу вам помочь по дому! Научу тебя наконец нормально готовить. Игорь всегда жалуется, что ты не умеешь делать его любимые котлеты.
Последняя фраза была произнесена с такой ласковой улыбкой, что постороннему человеку могло показаться, будто свекровь делает комплимент. Но Анна услышала в ней всё: и презрение, и превосходство, и уверенность в своей правоте. Это был не просто укол, это было объявление войны.
— Он никогда не жаловался, — тихо сказала Анна.
— Ну конечно, не тебе же! — свекровь рассмеялась, и этот смех был похож на звон разбитого стекла. — Мужчины такие, знаешь, не хотят обижать. Но матери-то он может сказать правду.
Игорь дёрнулся было что-то сказать, но Галина Петровна продолжила, не давая ему вставить слово:
— И вообще, Анечка, пора тебе перестать быть такой эгоисткой. Три года замужем, а детей всё нет. Вот я помогу вам, возьму хозяйство на себя, а ты займёшься наконец главным женским делом. Или ты не хочешь подарить моему сыну наследника?
Анна почувствовала, как что-то внутри неё оборвалось. Три года. Три года попыток, врачей, анализов, процедур. Три года надежд и разочарований, о которых знал только Игорь. И он молчал. Сидел и молчал, пока его мать втаптывала в грязь самое больное.
— Достаточно, — Анна встала из-за стола. Движение было резким, стул с грохотом отъехал назад.
— Аня, не начинай, — наконец подал голос Игорь. — Мама же от чистого сердца.
От чистого сердца. Эти слова стали последней каплей. Анна посмотрела на мужа, и в её взгляде было столько презрения, что он поёжился.
— От чистого сердца? Серьёзно? Твоя мать только что вселилась в нашу квартиру без моего ведома, потребовала нашу спальню, оскорбила мою стряпню и ткнула носом в нашу бездетность, а ты говоришь — от чистого сердца?
— Ну что ты так остро реагируешь? — Галина Петровна налила себе чай из чайника, который Анна только что заварила для себя. — Я же не чужая. Я — мать твоего мужа. Это делает меня главной женщиной в его жизни.
Главной женщиной. Анна даже рассмеялась. Короткий, лающий смех вырвался помимо её воли.
— Главной? В его жизни — возможно. Но не в этом доме.
