А мелкая паршивка только скалилась торжествующе…
Вот так совершенно неожиданно Лешкина жизнь превратилась в кошмар. Собственный отец назначил его прислугой при чужой девчонке, хитрющей, ленивой, злобной и бессовестной! Как ни удивительно, но оказывается, даже в десять лет уже можно быть законченной негодяйкой, и Алена именно такой была.
Она не желала учиться или что-то делать по хозяйству. Дома она только и знала, что валяться на кровати с телефоном, причем телефон этот был втрое дороже того, каким пользовался Лешкин отец. Зайти в ее комнату без унизительного стояния под дверью и долгого упрашивания было нельзя. Но сама она ходила везде, могла без спросу брать не только Лешкины вещи, но и матери, и отчима. Лешкины она еще и постоянно портила – просто так, без особой цели.
– А чего жалеть этот нищенский хлам! – говорила она.
В школе у нее была компания таких же, как она, горячо любящих себя избалованных бездельниц. Несчастные, бесправные учителя не могли справиться с обнаглевшими «деточками», способными и учителю нецензурно ответить или одежду грязью измазать.
Алене всегда по первой просьбе покупалось все самое модное и лучшее. Лешке – что придется.
– Неужели ты неспособен уступить сестре? Она девочка, для нее это важнее! – вычитывал ему отец.
Зато Лешке вменялось в обязанность помогать сестре с уроками (как будто она их учила!), следить за тем, чтобы днем она хорошо кушала и чтобы одевалась по погоде. А еще защищать ее от «школьных хулиганов». От этой идеи Лешку просто-таки истерический смех одолевал, ибо он-то прекрасно знал, что Алена как раз и есть первейшая школьная хулиганка! Это других от нее защитить бы не мешало.
И да, именно Лешкин отец первым кидался на полусогнутых исполнять все требования падчерицы. Тетя Оксана, надо отдать ей должное, этого не требовала. Она просто помалкивала и позволяла ситуации идти так, как идет. Вела хозяйство, ходила на работу, и почти не обращала внимания на дочь и ее поведение. Лешку она никогда не защищала, но и сама не обижала. Ему казалось, что она просто рада-радешенька переадресовать кому-то другому все проблемы своей невозможной дочери.
Понятно, что Лешка, ранее бывший почти отличником, после появления в доме Алены немедленно начал перебиваться с двойки на тройку. А как иначе, если «сестра» разрисовывала его тетради мерзкими единорогами и рвала учебники в клочья, чтобы просто развлечься? Да и вообще – какие могут быть науки, если ты постоянно чувствуешь себя никому не нужным шелудивым псом, которому и куски-то, чтобы с голоду не помер, бросают исключительно из милости?
Лешка сжался, закрылся, старался быть как можно незаметнее. Он в принципе не привык быть и считаться главным в доме, но после откровенного предательства отца пришел к выводу, что выжить сможет лишь в том случае, если станет вообще никем. У него был один-единственный лучик надежды – восемнадцатилетие. Наверное, никогда еще ни один мальчишка так не мечтал дожить до совершеннолетия!
А что же школа, опека и другие организации, защищающие детей, спросите вы? Ну да, там замечали, что с Лешей что-то неладное происходит. Но он же не голодный ходил и не раздетый, не воровал, не дрался, запрещенные вещества не употреблял! У него был такой приличный, активный папа, и мачеха тоже приличная. Если честно, с его сестрой проблем было больше, тут не до Леши как бы. Психолог? Так ему Лешка говорил, что все в порядке! И более ничего. Ибо Алена очень понятно объяснила, в чем его обвинит, если он хоть что вякнет. Если его отец не убьет за такое, так в колонии это сделают. А он знал, что поверят Алене, а не ему.
Да и вообще, ну неужели можно что-то доверить совершенно постороннему человеку, отрабатывающему на тебе зарплату, когда ты понял, что не можешь верить родному отцу? Не смешите, люди, какой психолог?
Когда Лешка кое-как закончил школу, восемнадцати ему еще не было. Аттестат у него был весьма некрасивый. И недовольный отец объявил:
