Ирина поставила на стол салат оливье и внутренне приготовилась к очередному испытанию. Воскресный обед у свекрови был святой традицией в семье Дениса, от которой нельзя было отказаться под страхом многочасовых обид и упреков.
"Главное — не реагировать на провокации", — напомнила себе она, расправляя плечи. За пять лет брака Ирина выработала целую стратегию выживания в доме мужа, но каждый раз это давалось всё труднее.
— А вот и наша красавица! — Валентина Петровна, свекровь, встретила её на пороге кухни с натянутой улыбкой. — Ирочка, дорогая, как дела? Денис говорит, ты опять на работе задерживаешься до ночи.
Ирина поставила салат на стол рядом с другими блюдами. Она работала главным бухгалтером в строительной компании и действительно иногда оставалась допоздна, особенно в конце месяца.
— Отчетный период сейчас, приходится побольше работать, — спокойно ответила она.
— Ну конечно, конечно, — кивнула свекровь, но в её голосе послышались нотки осуждения. — Только вот Денис мой совсем замотался. Приходит домой — ни поесть нормально, ни отдохнуть. Жена на работе пропадает, дома не до мужа.
Ирина сжала губы. Вот и началось. Еще не успела раздеться, а уже виновата.
Свекор Николай Иванович поднялся из-за стола, чтобы поздороваться. Мужчина лет шестидесяти, с мягким характером, который всю жизнь соглашался с женой во всем.
— Ира, привет, — он обнял невестку. — Как самочувствие? Денис рассказывал, что ты простыла на прошлой неделе.
— Уже все хорошо, спасибо, — Ирина улыбнулась свекру. Из всей семьи мужа только он относился к ней по-человечески.
— Простыла, потому что не следит за собой, — вмешалась Валентина Петровна, ставя на стол горячий борщ. — В такую погоду без шапки ходить! Я Денису говорю: следи за женой, она же как ребенок неразумный.
Денис появился на кухне, вытирая руки полотенцем. Высокий, худощавый мужчина тридцати пяти лет с мягкими чертами лица. Ирина всегда считала, что он красивый, но в последнее время замечала, как он избегает её взгляда, когда мать начинает свои обличительные речи.
— Мам, ну зачем ты, — вяло протестовал он. — Ира взрослый человек, сама знает, как одеваться.
— Ну конечно, я опять не права, — Валентина Петровна обиженно поджала губы. — Только волнуюсь о снохе, а меня ругают. Ладно, садитесь есть, пока не остыло.
За столом установилась привычная атмосфера напряженности. Ирина молча ела борщ, чувствуя на себе оценивающий взгляд свекрови.
— Денис, сынок, ты такой худой стал, — вздохнула Валентина Петровна. — Щеки впали совсем. Наверное, дома нормально не кормят.
Ирина поперхнулась супом. "Началось..."
— Мам, при чем тут это? У меня просто стресс на работе, — попытался возразить Денис.
— Какой стресс? — свекровь всплеснула руками. — У тебя хорошая работа, стабильная зарплата. Стресс у него... А знаешь откуда стресс? От того, что дома атмосфера нездоровая. Жена постоянно на нервах, к мужу претензии предъявляет.
Ирина медленно положила ложку.
— Валентина Петровна, какие претензии? О чем вы говорите?
— А ты сама не знаешь? — свекровь удивлённо подняла брови. — Денис мне рассказывал, как ты на него из-за денег накидываешься. Говоришь, что он мало зарабатывает, что надо искать работу получше.
Ирина растерянно посмотрела на мужа. Когда это она говорила, что он мало зарабатывает? Наоборот, она предлагала ему попробовать найти более интересную работу, потому что видела — он не доволен своей должности менеджера по продажам.
— Денис, когда я такое говорила? — тихо спросила она.
Денис избегал её взгляда, нервно крутя ложку в руках.
— Ну... ты же говорила, что работа мне не нравится. Что я должен что-то менять...
— Я говорила, что если тебя не устраивает твоя работа, то можно поискать другую, — Ирина чувствовала, как внутри закипает возмущение. — Это совсем не то же самое!
— Вот видишь, — торжествующе произнесла Валентина Петровна. — Опять мужа ругает. А потом удивляется, почему он нервничает и худеет.
Николай Иванович неловко покашлял.
— Валя, может, не будем за столом об этом?
— А когда тогда говорить? — свекровь повернулась к мужу. — Я же волнуюсь за сына! Видишь, как он себя чувствует? А все почему? Потому что дома ему покоя нет.
Ирина посмотрела на Дениса, ожидая, что он наконец заступится за неё. Но муж молчал, сосредоточенно изучая содержимое своей тарелки.
"Трус", — с горечью подумала она. "Как всегда, спрячется за мамину юбку".
После обеда Ирина помогала мыть посуду, а Валентина Петровна продолжала свои наставления.
— Ирочка, я не хочу тебя обидеть, — говорила свекровь, тщательно споласкивая тарелки. — Но мне кажется, ты не понимаешь, какой у тебя хороший муж. (продолжение в статье)
Наше с Кириллом счастье помещалось в сорока восьми метрах. Именно такой была наша двухкомнатная квартира в панельной девятиэтажке на окраине города. Не подарок молодоженам от щедрых родителей, не ипотечная кабала, а моё наследство. Самое ценное, что оставила мне после себя бабушка. Эти стены помнили её запах — ванильный торт и сухие травы, — а теперь впитывали аромат нашей молодости, нашей любви, наших планов.
Мы сидели на кухне за вечерним чаем, и я ловила себя на мысли, что абсолютно счастлива. За окном моросил осенний дождь, а у нас внутри было сухо, тепло и по-домашнему уютно. Кирилл рассказывал что-то смешное про своего коллегу, а я смеялась, глядя на его живые карие глаза. Он был моей противоположностью — порывистый, эмоциональный, иногда ветреный, но именно это и притягивало меня, всегда немного занудную и привыкшую всё планировать.
— Настюш, слушай, кстати, — он потянулся за печеньем, и его тон изменился, стал чуть более легкомысленным, что всегда означало какую-то просьбу. — Мама звонила.
— Передавай привет, — улыбнулась я. Отношения со свекровью, Галиной Ивановной, у меня были ровными, без особой теплоты, но и без конфликтов. Она жила в старом районе, в такой же «хрущёвке», и мы виделись раз в месяц за обязательным воскресным обедом.
— Так в том-то и дело. У неё там, в общем, небольшой потоп случился. Соседи сверху забыли воду закрыть, пока в отпуск уезжали. Теперь у мамы в зале люстра с потолка свисает, обои мокрые. Ремонт делать надо, капитальный.
— Боже мой! — я искренне испугалась. — Галина Ивановна в порядке? Она не пострадала?
— Да нет, всё нормально, успела из-под потока ускакать, — он махнул рукой, но я заметила, как избегает моего взгляда. — Но жить там сейчас невозможно. Влажно, холодно, плесень может пойти. Я сказал, что она может к нам переехать. Ненадолго. Недельку, максимум две. Пока самое страшное не устранят.
В воздухе повисла пауза. Моё идеальное вечернее спокойствие дало трещину. Мы с Кириллом почти никогда не оставались вдвоём в первые годы отношений, вечно кто-то гостил: его друзья, мои подруги. И вот только полгода назад мы наконец зажили своей парой, своей семьёй. Мне безумно нравилось это ощущение — только мы двое в нашем общем пространстве.
— Кирилл… Неделю? — осторожно начала я. — Ты же знаешь, у нас всего две комнаты. И мы оба работаем из дома иногда. Будет тесно.
— Настень, ну это же мама! — его голос стал упрашивающим, тем самым, против которого я не могла устоять. Он подвинул свой стул ко мне и обнял. — Она одна. Папа нас давно бросил. Я не могу оставить её в такой ситуации. Она же не чужая мне женщина, правда?
Он посмотрел на меня своими преданными глазами пса, и моё сопротивление начало таять. Он был прав. Это же форс-мажор, чрезвычайная ситуация. Как я могу быть такой эгоисткой?
— Конечно, не чужая, — вздохнула я. — Ладно. Пусть приезжает. Но только на неделю, да? А то ты знаешь, как я…
— Знаю, знаю! — он радостно меня перебил и звонко чмокнул в щёку. — Ты моя умница! Я ей сразу позвоню! Она так обрадуется!
Он уже схватился за телефон, а у меня на душе было странно тревожно. Я загнала эту тревогу подальше, списав её на свою врожденную интровертность и нелюбовь к переменам.
Галина Ивановна появилась на пороге нашей квартиры через три дня. Не с маленькой дорожной сумкой, как я ожидала, а с огромным, видавшим виды чемоданом на колёсиках и двумя объемистыми авоськами.
— Внучок! Родной мой! — она первым делом обняла Кирилла, будто не видела его несколько лет, а не пару недель. Потом её взгляд упал на меня. — Настенька, золотце! Простите старуху за беспокойство. Вы мои спасители!
Она пахла резкими духами и влажной шерстью. Её приезд сразу же изменил атмосферу в доме. Тишина сменилась громкими восклицаниями, а размеренность — суетой.
— Ой, какая у вас уютная клетушка! — восхищенно сказала она, проходя в гостиную. Её взгляд скользнул по стенам, мебели, как бы оценивая стоимость и пригодность. — Прямо гнёздышко. А можно мне мой чемоданчик в эту комнату пристроить? — она указала на нашу спальню.
— Нет, мам, — весело ответил Кирилл, подхватывая чемодан. — Мы тебя в гостиной на диване разместим. У нас тут раскладушка отличная.
— Ах, да, конечно, в гостиной, — её улыбка на мгновение потухла, но тут же вспыхнула с новой силой. — Я вам, детки, не помешаю? Вы уж скажите, если я что-то не так сделаю. Я тихая, как мышка.
Она развязала авоськи, и на наш журнальный столик посыпались баночки с соленьями, свёртки с пирожками и целый пласт домашней колбасы.
— Это вам, мои хорошие, от моей подруги Людочки, с мясокомбината. Вы же мясо почти не покупаете, экономьте, экономьте, — она многозначительно посмотрела на меня, и я почувствовала укол неловкости.
Вечером, лёжа в кровати, я прислушивалась к доносящимся из зала звукам. Галина Ивановка громко сопела, ворочалась, и скрип дивана отдавался в моих висках.
— Кирилл, — прошептала я. — Ты уверен, что это всего на неделю?
— Абсолютно, — он уже почти спал, обняв меня. — Как только просушат её потолок, она сразу же уедет. Потерпи, солнышко. Она же мама.
Я повернулась к стене, глядя в темноту широко открытыми глазами. Где-то в подсознании уже зашевелился крошечный, но настойчивый червячок сомнения. Семь дней, я мысленно повторила про себя, как мантру. Всего семь дней.
Но что-то подсказывало мне, что этот недельный визит может оказаться той самой миной, что способна взорвать моё маленькое, уютное счастье на этих сорока восьми метрах.
Неделя, о которой мы договорились, подошла к концу. Галина Ивановна не собиралась уезжать. Более того, она, казалось, и не помнила об этом сроке. Её чемодан, вместо того чтобы стоять наготове у двери, расползся, заполнив собой пространство вокруг дивана. На спинке обосновалась её кофта, на моём любимом кресле — вязание, а на полках в ванной теснились баночки с мазями и шампуни, пахнущие сильно и настойчиво, как аптека.
Тихой мышкой, как она себя обещала, она не была. Её присутствие ощущалось во всем, с утра до вечера. Она вставала раньше нас и непременно включала на полную громкость телевизор в зале, где новости дикторов смешивались с её громкими комментариями.
— Ой, смотри-ка, опять цены подняли! Кирилл, а ты свою Настю не балуешь ли? Экономить надо!
Я замирала на кухне с чашкой кофе, чувствуя, как по спине бегут мурашки. Кирилл обычно отмахивался, уткнувшись в телефон.
— Мам, не начинай. У нас всё нормально.
Но она не слышала. Она уже переключалась на следующую тему, и её голос доносился до меня гулким эхом:
— И что это за занавески такие светлые? Практически белые! Совсем не практичный цвет. Я вам свои старые, тёмные, принесу, не пропылятся же добром.
Моё пространство медленно, но верно переставало быть моим. Я открыла шкаф в поисках своей любимой кружки и не нашла её. После пяти минут поисков я обнаружила её на самой дальней полке, заставленной банками с соленьями. Мою дорогую кофейную пару, подарок от мамы, Галина Ивановна отодвинула со словами «чтобы не разбить», зато на самом видном месте красовалась её потрёпанная эмалированная кружка с отбитой ручкой.
Однажды вечером я решила приготовить ужин — рыбный суп по бабушкиному рецепту. Я достала кастрюлю, разложила продукты. Галина Ивановна зашла на кухню, будто случайно.
— О, супчик? — поинтересовалась она, заглядывая через мое плечо. — А картошечку мелко так режешь? Надо крупнее, детка, чтобы наесться можно было. И лучку маловато. Давай-ка я.
Она буквально выхватила у меня из рук нож и принялась с грохотом рубить лук и картошку так, как считала нужным. Я стояла в стороне, чувствуя себя гостьей на собственной кухне. Мой рецепт перестал быть моим.
Но самой болезненной стала история с вазой. Небольшой хрустальной вазой в форме лебедя. Её купила ещё моя прабабушка, и она была единственной вещью, которая пережила все переезды и войны в нашей семье. Для меня это был не просто хрусталь, это была память. Я бережно хранила её в серванте, доставая только по самым большим праздникам.
В один из дней я вернулась с работы раньше обычного. В прихожей пахло лукницей и чем-то кислым. Я прошла в зал и замерла. Галина Ивановна, напевая себе под нос, вытирала пыль с серванта. А на столе, рядом с тряпкой, лежала ваза. Моя ваза. И в ней красовался пучок жёлтых искусственных цветов, купленных, видимо, в ближайшем переходе. (продолжение в статье)
