Марина выдохнула, когда такси свернуло на знакомую улицу. Сумки с глухим стуком легли на асфальт, водитель махнул рукой и укатил. Город встретил её вечерней прохладой, запахами асфальта и дальними огоньками окон. Дом, её дом, высился в темноте, такой родной, привычный. Она даже зажмурилась на секунду, пытаясь представить, как сейчас зайдёт внутрь, сбросит кроссовки и плюхнется на кровать.
Ключи зазвенели в ладони. Поднявшись на нужный этаж, она нащупала скважину и вставила ключ. Провернула. Не идёт.
Марина удивилась, попыталась ещё раз. Ключ не проворачивался.
— Да что ж такое… — пробормотала она, вытаскивая связку. Может, дверь заклинило?
Она попробовала другой ключ. Тот же результат.
Нахмурившись, Марина наклонилась, вглядываясь в замочную скважину. Она была другой.
Тёплая волна напряжения пробежала по телу, заставляя замереть.
Её замок сменили.
Марина резко выпрямилась и огляделась. В коридоре было пусто, лестница уходила вниз, освещённая тусклыми лампами. Это же какая-то ошибка. Или… нет?
Из соседней двери донёсся звук поворачивающегося ключа. Старушка с третьего этажа — тётя Галя — выглянула на площадку и едва заметно покачала головой.
— А ты чего тут стоишь, Маш? — спросила она, будто бы зная ответ заранее.
Марина перевела дыхание, пытаясь не паниковать.
— Замок… не открывается, — ответила она.
Тётя Галя вздохнула.
— Так ты ж не в курсе? — Она смотрела на Марину так, словно та только что узнала о собственном увольнении.
— Чего?..
— Да сестра твоя замок сменила.
Она не сразу осознала, что сказала соседка.
— Чего?! — Марина резко обернулась к двери.
— Да уж дней пять, наверное, как, — пожала плечами тётя Галя. — Говорила, что раз ты тут не живёшь, ей одной удобнее будет.
Она тут не живёт? Она здесь прописана! Это её квартира, её дом, её вещи! Как вообще возможно, что она вернулась домой и не может войти?
Резко бросив сумки, она постучала в дверь.
— Настя! Открывай!
Секунды тянулись. Где-то в глубине квартиры послышались шаги. Затем щёлкнул замок.
Дверь приоткрылась.
На пороге стояла сестра. В серых спортивных штанах, домашней футболке, с непринуждённой ленцой в глазах, будто ничего особенного не произошло.
— О, ты уже вернулась? — протянула она, опираясь на косяк.
Марина от неожиданности не сразу нашла слова.
— Что ты… какого чёрта ты сделала?!
Настя закатила глаза.
— Да не начинай, Марин. Я тебя предупреждала.
— Ты что, совсем с ума сошла?! Это моя квартира!
— Наша, — поправила её Настя, отстраняясь от дверного проёма. — И я тут живу. (продолжение в статье)
Никитична услышала стук и подошла к двери.
— Кто там? – спросила она, но в ответ тишина.
Никитична уже хотела уйти, но услышала плач. Она открыла дверь и увидела младенца в корзине. Годовалый мальчик с зелеными глазами удивленно посмотрел на нее. У него на груди лежал маленький желтый клочок бумаги, где красивыми буквами было написано «Ваня». Чувство жалости и волнения возникли в душе у Никитичны. Главным образом из-за возраста малыша. Она сразу прикинула, сколько денег, сил и внимания потребует воспитание младенца.
Церковно-приходская школа представляла собой обветшалое одноэтажное здание с одним просторным залом, который служил и классной комнатой, и алтарем с красивыми иконами, гордостью Никитичны. Напротив зала находилась кухня, дальше по коридору налево, кабинет Никитичны и Марии, а направо жилое помещение. Школа не пользовалась какой-то особенной популярностью или уважением, поэтому там училось мало детей, в основном сироты у которых умерли родители, и у которых теперь нет своего угла. Попечителем выступал купец, Сергей Иванович, но он очень мало интересовался школой, и почти не помогал деньгами. Никитична и Мария собственным трудом добывали деньги на обустройство школы, а сироты, заработав копейку в поле или у господ, несли все в школу. Старуха Никитична была очень набожной и строгой. Каждый день кого-то из детей она лупила лозой, иногда по делу, а бывало и просто для профилактики. Мария зарабатывала шитьем в свободное от уроков время. Появление неизвестного малыша вызвало известный резонанс в селе и после непродолжительных, но тщетных поисков было решено оставить малыша. Мария сразу полюбила Ваню и взяла под свое крыло. Она каждый вечер читала Ване сказки и шила рядом с кроваткой. Эта любовь как бы ослепила Марию, и Никитична не раз высказывала недовольства по этому поводу. «Перед Богом все равны», — повторяла она.
Ванечка рос и набирался сил. В десять лет он уже был лучшим в классе, выучился писать и читать. Его захватывали приключенческие истории, и часто, спрятавшись за библией или псалмом, он перечитывал эти рассказы. В скором времени Сергей Иванович присмотрелся к Ване и решил, что он может быть полезен в лавочке. Ваня раз попробовал и потом каждое воскресение помогал переписывать бесконечные счета и заполнять книги. Тем самым он избавился от работы в поле и травли со стороны одноклассников. Просто в селе открыто презирали и поносили Ваню, так как он был незаконнорождённый. Дружба с одноклассниками у него не заладилась. Особенно с Кириллом, чьи родители умерли от гриппа, когда ему было восемь, а он остался на воспитании в школе. Кирилл завидовал Ване потому, что тот не гнул спину в поле и место того чтобы выучится писать и читать, Кирилл часто задирал Ваню. В пятнадцать лет, когда Ваня ежедневно начал работать в лавочке, Кирилл не выдержал и однажды избил его. Ваня пролежал неделю в жару и бессоннице. В то время, одна семья паломников, как раз оставила в школе на несколько месяцев младенца Игнатия. Он очень много плакал, и днем, и ночью, из-за чего Ваня чувствовал себя еще хуже. Младенец как будто не давал ему выспаться.
Никитична посоветовала молится на ночь, даже в кровати. Ваня так и сделал. Он молился все время, пока через несколько томных, просто-таки мучительных часов не оказался на маленькой площади, стоя на коленях и продолжая читать молитву. В центре площади разливался фонтан, который осадили голуби. Вдоль правой стены из ржавых прутьев, с острыми наконечниками, тянулась пристройка для дворовых. Дорожка, вымощена из мелкого камня, между трещин которого росла трава, вела в богатый двухэтажный дом с яркими красными цветами на подоконниках. Со второго этажа доносились звуки музыки и шум танцев. Дамы в нарядных платьях высовывались из окон и словно в театре рассматривали толпу внизу, другие разговаривали между собой, обсуждая видимо, весь сумбур происходящего. Густой туман затянул весь двор, и голуби улетели с фонтана. Он все еще молился. Ваня словил себя на мысли, что уже спит, и в тот же момент, продолжая молитву, понял это, и начал ощущать свое тело и колкий холод. Стоя на коленях возле фонтана он ежился и не мог пошевелится. Его слабое сознание не могло справится с нагрузкой разума и воображения… Вдруг все двери и ворота открылись и на маленькую площадь начали выходить люди. Одни ставили палатки и громкими криками начинали торговлю, другие пили и дрались, нищие в дырявые платья, молились. А на Ваню никто не обращал внимания. Наконец у него получилось встать, и он медленно направился куда-то вперед, между рядами. Ноги сами его несли, что он только успевал удивляться. А удивятся было чему. Чего только стоит прилавок седого купца в продаже у которого имелись полосатые звери, похожие на коней, огненно-рыжие кошки с десятисантиметровыми когтями и птица с ярким, огромным, зеленым хвостом. Рядом сидела женщина с зелеными, как свежая трава глазами. Она единственная заметила Ваню и провела его взглядом. На втором этаже открылось окно, и нарядная женщина кинула яблоком в нищенку. Сознавая что это все сон, Ване захотелось сделать что-то из ряда вон выходящее. Поэтому он со всего размаха ударил по прилавку с посудой. Посуда разлетелась и разбилась. И вдруг лысый мужик схватил его за руку. Всё смолкло. Теперь все взгляды были прикованы к Ване. Они тесно окружили его и начали давить. Ваня упал, и никто его не подхватил.
— Хватит! Прекратите! Убирайтесь прочь!
Когда он открыл глаза, то никого уже не было, а он сам оказался за воротами, с червивым яблоком в руках. Распахнулась дверь и из дома вышла женщина с плачущим ребенком на руках. Земля уходила из-под ног. Из глубокого рукава она достала кувшин с вином и напоила младенца. Он жадно присосался к бутылке и в одно мгновение осушил её. Сразу после этого он бросил бутылку в Ваню. Бутылка разбилась, а Ваня проснулся. Наконец-то он выспался!
Наутро Никитична учуяла запах вина от младенца и обвинила во всем Марию. Еще через пару дней Ваня отдохнул и смог выйти на работу. Как раз прошел Петров день, и мужики были заняты работой в поле. Сергей Иванович отправил Ваню в поле, справится у Кирилла, как идет работа.
— Привет, Кирилл, как работа? – спросил Ваня, когда нашел в поле Кирилла.
— Нормально, – не глядя ответил Кирилл.
— Сколько получается?
— Сколько получится, столько и будет. Дай Бог! Столько и будет, – отрывисто отвечал Кирилл.
— А Сергею Ивановичу, что сказать? – не унимался Ваня.
— А я по чем знаю. Не мешай. Зашибу!
Кирилла от такой наглости всего аж передернуло, и он выплюнул.
— Слушай сюда ублюдок, если ты и дальше будет докучать своими вопросами или вопросами добрейшего Сергея Ивановича, – сказал он с издевкой, – то быть беде. Пусть он сам идет сюда, если хочет. А тебе лучше уйти.
— Я только выполняю свою работу. – вполне спокойно, но таким решительным тоном сказал Ваня, что Кирилл в миг оборвался. – Сергей Иванович приказал мне, так как я на него работаю, и он платит мне ставку, и у которого ты нанимался на работу в поле. Я пришел только чтобы узнать, как дела в целом, и как идет покос. Потом я доложу Сергею Ивановичу и исходя из этого он должен будет распределить работу на ближайшую неделю.
Кирилл не выдержал такой наглости, тем более упоминании ставки и денег. После он уже не слушал. Почему-то, Кирилл был уверен, что Ване платят больше чем ему. Кирилл быстрым рывком подпрыгнул к Ване и со всей силы ударил в грудь. Когда Ваня согнулся и закашлял, вторым ударом с колена, Кирилл добил его. Ваня потерял сознание, но продолжал стоять готовый драться, чтобы отстоять свою гордость. Но никого не было в поле, все только подъезжали, по желтой выезженной, выжженной солнцем дороге, в телегах. Тут была и семья Коробовых и Зайцевых, и отец Шутин и немец Зик, Соня Максим и Борис – дети местного алкоголика, грязные как черти. Все ехали собирать урожай. Во главе всего народа стоял Кирилл. Его рыжая шевелюра горела на солнце и на неё, невозможно было не смотреть. А одежда – одно лохмотья дырявое и грязное, он то и дело крутил его в руках, пытался подхватить, чтобы не лезло под ноги, при этом раздавая всем команды. Ваня не понимал, что он говорит, но всем видимо было все понятно. Мужики кивали, кланялись ему, как барину, и удалялись в разные стороны поля. Вдруг они затянули песню.
Мы идём босы, голодны!
Ты подай, Никола, помочи!
Доведи, Никола, до ночи!
Ещё разик, да ещё раз!
Мужики прошли ряд и теперь возвращались назад. На свежую пшеницу слетелись вороны. Они принесли с собой черные тучи. Огромная стая накинулась на людей и зерно. Народ запаниковал, и разбежались кто куда. Кирилл бежал самый последний, постоянно спотыкаясь и падая. Молния ударила в дерево, рядом с полем, и как по сигналу стая улетела, и вместе с дождем прилетели другие. Огромные, с черными, как ночь крыльями, длинными, коричневыми шеями, с воротниками из сбившегося меха, лысыми головами и кровавыми глазами. Они накинулись на Кирилла, который остался один в поле. Его задавили, переломали кости и порезали острыми когтями странные птицы. Одна из птиц самая крупная и с покрасневшей мордой, взлетела на грудь Кирилла, растолкав остальных птиц. Она пристально всматривалась в его лицо. Потом, посмотрев из стороны в сторону, как бы осматриваясь, все ли видят, выклевала ему глаза. Другая птица потащила его за ногу, от чего упала другая. Поднялась пыль и перья. А через несколько минут от Кирилла осталась грязная рубашка. Птицы растянули его по частям. (продолжение в статье)