«Я злилась на него всю жизнь» — тихо призналась мать, глядя в окно, когда старая тайна наконец встала между ними

Скрип двери на чердаке Когда Марина приехала к матери на майские, она впервые за последние годы задержалась дольше, чем на пару дней. Дом казался ей теснее, чем в юности, а мама — уставшей и молчаливой. Ольга Ивановна готовила завтрак в полумраке кухни, избегая взглядов дочери, и Марина ощущала, как между ними нарастает незримая стена. В один из вечеров, когда дождь стучал по подоконнику, Марина заметила, что мать долго не выходит из кладовки. Она услышала скрип чердачной двери и шаги наверху. В детстве Марина боялась этого чердака: там хранились старые вещи, а мама всегда запирала дверь, будто пряча что‑то важное. — Мам, ты что там ищешь? — спросила она, когда Ольга Ивановна спустилась, вытирая руки о фартук. — Просто порядок навожу, — ответила мать и быстро отвернулась. Марина поднялась на чердак утром, когда мать ушла в магазин. В полутьме под самой крышей она увидела старый чемодан, обтянутый тканью. Внутри лежали детские рисунки, пожелтевшие газеты и стопка писем. Среди них — конверт с аккуратным, незнакомым почерком, адресованный её матери. Письмо начиналось сухо: «Уважаемая Ольга Ивановна…» Марина присела на корточки, читая строки о том, что некий человек — её дед, как она поняла, — просит прощения за то, что не был рядом в трудный момент. Он писал о войне, о невозможности вернуться, о том, как следил за жизнью дочери издалека через общих знакомых. Ни слова о любви, только осторожность и сдержанность. Почему мама никогда не говорила о своём отце? Почему я знала только бабушку? Вечером, когда они сидели за чаем, Марина осторожно положила письмо на стол. — Я нашла это на чердаке. Ты никогда не рассказывала о нём. Мать долго молчала, глядя в окно. Затем тихо сказала: — Я злилась на него всю жизнь. Он ушёл, когда мне было пять. Мама говорила: «Погиб». А потом, когда мне было уже за тридцать, пришло это письмо. Я не могла простить. Не могла понять, зачем он пишет спустя столько лет. Марина слушала, не перебивая. Ольга Ивановна впервые за много лет выглядела растерянной, почти беззащитной. — Я спрятала письмо, чтобы забыть. Но не вышло. Иногда думаю: если бы я тогда ответила, всё было бы иначе. Но я не смогла. Они сидели в тишине, слыша, как дождь снова начинает барабанить по крыше. — Ты ведь тоже иногда молчишь, — сказала вдруг мать. — Иногда лучше говорить, даже если больно. Марина впервые почувствовала, что понимает её. Старые обиды и недосказанность словно отступили, уступая место чему‑то новому — тихому согласию. Она взяла маму за руку, и та не отняла её. В ту ночь Марина долго не могла уснуть, прислушиваясь к стуку капель дождя и вспоминая письмо. Она не знала, простила ли мать своего отца, но теперь знала: иногда, чтобы идти дальше, достаточно просто разделить молчание.

Источник