— Люда, ты представляешь? — Татьяна Петровна нервно размешивала в чашке улун. — Карине премию дали. Огромную! А эта... эта выскочка даже не собирается делиться с семьей!
Подруга покачала головой:
— И сколько дали-то?
— Полмиллиона! — Татьяна Петровна понизила голос, хотя в кафе было шумно. — Моя Викуля уже присмотрела машину как раз за такую сумму. Белая такая, компактная...
— А Карина в курсе твоих планов?
— При чем тут Карина? — свекровь поджала губы. — Она же часть семьи теперь. А в семье все общее.
— И что говорит Олег?
— Олежек... — Татьяна Петровна мечтательно улыбнулась. — Он же у меня понимающий. Знает, как сестренке машина нужна.
— А жене что нужно – знает?
— Люда! — Татьяна Петровна стукнула ложечкой по блюдцу. — Ты на чьей стороне? Эта девочка получает больше моего сына, представляешь? Какой позор...
— Не понимаю, чего ты так переживаешь, — Людмила отломила кусочек торта. — Карина же хороший специалист, вот и зарабатывает...
— Ой, специалист! — Татьяна Петровна поморщилась. — Подумаешь, детский врач. Мой Олежек, между прочим, кандидатскую защитил. А получает копейки...
— Так может, ему тоже стоит что-то поменять? В частную клинику пойти?
— В частную? — свекровь возмутилась. — У нас вся семья в университете преподает! Это традиция!
За соседним столиком молодая пара что-то увлеченно обсуждала. Татьяна Петровна проводила их недовольным взглядом: — Вот, все сейчас только о деньгах думают. А мы в наше время...
— В наше время ты тоже неплохо устроилась, — перебила подруга. — На кафедре, при муже-профессоре...
— Это другое! Мы с институтом всю жизнь связаны. А эта... пришла со своей частной практикой, и теперь нос задирает.
— Таня, — Людмила отставила чашку. — Ты же сама хотела, чтобы Олег женился на враче.
— На враче! — Татьяна Петровна понизила голос. — А не на этой карьеристке. Думала, будет скромно в поликлинике работать, потом в декрет уйдет... А она что? Частная клиника, ночные дежурства, теперь вот премия эта...
— И что плохого в премии?
— Как что? Викуля машину хочет, а невестка и слышать не желает! "Я эти деньги заработала", — передразнила она Карину. — Будто мы не семья.
— А Вика сама не может заработать?
Татьяна Петровна махнула рукой: — Она у нас творческая натура. Не создана для этой суеты. Вот выйдет замуж...
— За кого? — Людмила усмехнулась. — Она же третий год женихов перебирает. То не такой, этот не эдакий...
— Потому что разборчивая! — свекровь гордо выпрямилась. — Не то что некоторые... Олежек мой тоже мог бы получше партию найти.
В этот момент телефон на столе завибрировал. Сообщение от сына: "Мам, мы с Кариной вечером заедем. Надо поговорить."
— Вот! — Татьяна Петровна показала экран подруге. (продолжение в статье)
Чайник засвистел, как всегда — противно и долго. Я даже не сразу поняла, что стою и смотрю на него, будто впервые вижу. Вот уже третий месяц всё какое-то чужое стало. Или это я чужая? Выключила газ, налила кипяток в старую чашку с отбитой ручкой — Серёжа всё собирался новую купить, да так и не собрался...
Кухня пустая. Раньше думала — маленькая она у нас, тесная. А теперь вон какая огромная оказалась. Сижу за столом одна, и места хватает, и ещё остаётся. На стене фотографии висят — свадьба наша, дочки маленькие, внуки... Смотрю на них, а они будто за стеклом, далеко-далеко.
— Серёж, — шепчу в пустоту, — ну что же ты так рано-то...
Молчит дом. Только старые половицы поскрипывают, да ветер в трубе гудит. Сорок два года прожили, каждый уголок тут нашими руками обустроен. Вон та полочка — Серёжа делал, когда Маринка родилась, чтобы бутылочки ставить. А вон те занавески — я сама шила, когда Ленка в школу пошла, она ещё выбирала ткань, с вишенками хотела обязательно.
Встала, прошлась по кухне. Под ногами скрипнула та самая половица возле холодильника — никак не починим, тридцать лет скрипит. Серёжа смеялся: «Это наш домовой разговаривает, Наташ». А я злилась, говорила — почини уже! Теперь бы всё отдала, только бы он опять отшутился, отмахнулся, сказал своё вечное «завтра, Натусь, завтра обязательно».
Присела обратно, обхватила чашку руками. Горячая. Хоть что-то тёплое осталось в этом доме. А может, это я остыла? Как будто вместе с Серёжей и часть меня ушла — та, что умела радоваться утрам, что пекла пироги по воскресеньям, что пела в душе...
За окном уже темнеет. Раньше в это время Серёжа с работы приходил, я котлеты жарила или борщ грела. А теперь и готовить-то незачем — одной много ли надо? Кусок хлеба с чаем, и ладно.
Дом молчит. Тяжело так молчит, будто тоже по хозяину тоскует. Я глажу рукой стол — старый, из массива, ещё свекровь подарила на новоселье. Сколько за ним пересидели, сколько переговорили... И праздники справляли, и поминки... Всё было. А теперь что? Тишина одна осталась, да я — растерянная, никому не нужная старуха.
Слеза скатилась прямо в чашку. Солёный чай получился. Как моя нынешняя жизнь — вроде всё то же, а вкус совсем другой...
Марина приехала в субботу, как всегда — с шумом, гамом, целой процессией. Сначала её джип во двор въехал — новый, блестящий, как ёлочная игрушка. Потом муж её, Валера, выгрузился с важным видом, следом дети выскочили — Димка с планшетом, Анечка с куклой.
— Мам, ну что ж ты не встречаешь? — Марина ещё с порога начала. — Смотри, пирогов напекла, салатов нарезала. Сейчас пообедаем по-человечески!
Я стояла в прихожей, руки к фартуку вытирала — картошку чистила как раз. Обняла внуков, Валере кивнула. Он всё такой же — подтянутый, в дорогом свитере, часы золотые поблёскивают.
За столом Марина всё раскладывала свои контейнеры, командовала:
— Димка, руки помыл? Аня, не трогай пока! Мам, садись, садись, чего стоишь?
Села. Смотрю, как она хлопочет — вся в движении, вся деловая. В свои сорок два выглядит моложе, чем я в её годы выглядела. Фитнес, косметологи, правильное питание — всё как она любит, по полочкам.
— Мам, — начала она, когда все расселись, — мы тут с Валерой думали... Дом-то большой у тебя, одной тяжело. Может, продать? Сейчас цены хорошие на загородную недвижимость.
Ложка из рук чуть не выпала.
— Ну а что тут такого? — Валера включился, салат жуя. — Рационально же. Купите квартирку поменьше, однокомнатную. Или к нам переедете — у нас места хватает. А остальные деньги — на депозит, проценты капать будут.
— Точно! И нам бы помогла — Димку в частную школу перевести хотим, дорого очень. И вообще, мам, ну что ты тут одна куковать будешь? Дом старый, ремонт нужен, участок запущенный...
— Не запущенный, — тихо возразила я. — Огород в порядке, яблони плодоносят...
— Ой, мам, какой огород? — Марина отмахнулась. — Тебе это всё уже не по силам. Давай по-умному решим. Продаём — и все в выигрыше!
Димка в планшет уткнулся, Анечка куклу под столом переодевает. Им неинтересно. А мне? Мне будто землю из-под ног выбивают.
— Я подумаю, — выдавила из себя.
— Да что тут думать? — Валера важно заявил. — Математика простая. Содержание дома — это расходы. Квартира — экономия. Плюс капитал высвобождаем. Я могу риелтора своего порекомендовать, он быстро всё оформит.
Марина мне руку на плечо положила:
— Мам, мы же о тебе заботимся. Понимаю, тяжело, столько лет тут прожила. Но надо вперёд смотреть, а не назад.
Вперёд... А что там, впереди? Чужая квартира с пластиковыми окнами? Или комната в их доме, где я буду тихонько сидеть, чтобы не мешать?
Промолчала. Кивнула. Они ещё час сидели, планы строили — какую квартиру искать, как деньги распределить. А я сидела и думала: Серёжа бы ни за что не согласился. Он этот дом своими руками обустраивал, каждую досочку знал...
Но Серёжи больше нет. А я... (продолжение в статье)
Оля родилась с синевой на пухлых губах. Такая же синева покрывала её ногти.
— Проживёт два дня максимум. – сказал неласковый врач матери. – Настраивайтесь сразу на такой исход. Ничего не поделать, порок сердца. Это жизнь.
— Нет. Не-е-е-ет! – разрыдалась Тамара.
Она прижимала крошечную дочку к себе и молилась. В те годы – на дворе было самое начало семидесятых – не было доступных способов избавить ребёнка от порока сердца в тяжёлой форме. И молиться, собственно, тоже было не принято, особенно, когда ты комсомолка, но Тамара молилась. Про себя, так истово, что даже, кажется, слышала какой-то гул в голове.
Муж пришёл вечером под окошко, — они все приходили, и ждали, пока жены покажут спеленатых младенцев. И, конечно, разглядеть таким образом своего отпрыска было совершенно невозможно, но сам факт того, что показали! Что он родился, что он есть! Счастье, нередко пьяное, переполняло мужиков, стоящих под окнами роддома. Тамара тоже показала Васе свёрток. Она хотела рассказать ему всё, поделиться тем, что сказал врач, но не могла. Не в окошко же кричать, что дочка проживёт всего пару дней. Хоть бы сам догадался, сходил бы к врачу, или позвонил. Узнал. Свидания в родильном доме в те годы были категорически запрещены, к врачам тоже без особой нужды не совались. Так и не мог Вася ничего узнать о дочке до выписки. А до того дня она могла не дожить. (продолжение в статье)