— Павел, твоя мать снова была у нотариуса! — Татьяна швырнула на кухонный стол толстую папку с документами. — Третий раз за месяц! О чём она там договаривается за нашими спинами?
Муж едва оторвал взгляд от телефона, где просматривал новости.
— Таня, ну что ты опять накручиваешь себя? Мама просто оформляет какие-то бумаги по бабушкиному наследству. Она же говорила.
Татьяна села напротив и пристально посмотрела на мужа. Три года замужества научили её читать его лицо как открытую книгу. Сейчас в его глазах мелькнула тень неуверенности.
— По бабушкиному наследству? Павел, твоя бабушка умерла пять лет назад. Все документы давно оформлены. Зачем сейчас бегать к нотариусу?
Павел пожал плечами и снова уткнулся в телефон.
— Откуда я знаю? Может, что-то дооформить надо. Не придумывай проблемы на пустом месте.
Но Татьяна уже не слушала. Она открыла папку и начала перебирать документы. Это были копии их с Павлом свидетельств о браке, выписки из домовых книг, справки о составе семьи. И среди всего этого — черновик какого-то договора, написанный знакомым витиеватым почерком свекрови.
«Договор дарения недвижимого имущества», — прочитала она заголовок и почувствовала, как внутри всё похолодело.
— Павел, — её голос дрогнул. — Твоя мать собирается переписать квартиру. Нашу квартиру!
Он наконец-то поднял голову.
— Что? Какую квартиру? О чём ты говоришь?
Татьяна протянула ему черновик. Пока он читал, его лицо постепенно бледнело. В документе чёрным по белому было написано: Людмила Петровна дарит двухкомнатную квартиру по адресу их проживания своей племяннице Вере.
— Но это же... это наша квартира, — прошептал Павел. — Мы здесь живём уже три года.
— Формально это квартира твоей матери, — жёстко напомнила Татьяна. — Помнишь, как она настояла, чтобы оформить всё только на себя? «Для безопасности», говорила. «Мало ли что случится с молодой семьёй». А мы, дураки, поверили.
Воспоминания нахлынули болезненной волной. Тогда, три года назад, когда они только поженились, Людмила Петровна предложила им переехать в эту квартиру. Якобы от чистого сердца, чтобы помочь молодым. Квартира досталась ей после смерти дальней родственницы, и свекровь клялась, что со временем перепишет её на Павла. «Когда убежусь, что брак крепкий», — говорила она с милой улыбкой.
Татьяна тогда почувствовала подвох, но Павел так радовался, что она промолчала. Своего жилья у них не было, снимать было дорого, а тут — готовая квартира в хорошем районе. Они вложили в ремонт все свои сбережения, обустроили каждый уголок. И теперь выяснялось, что всё это время они жили в чужом доме.
— Поговорю с мамой, — решительно сказал Павел, хватая ключи от машины. — Это какое-то недоразумение.
— Я поеду с тобой, — Татьяна встала, но он остановил её жестом.
— Нет, лучше я сам. Вдвоём мы только хуже сделаем. Ты же знаешь, как мама на тебя реагирует.
Татьяна знала. О, как хорошо она это знала. С первого дня знакомства Людмила Петровна смотрела на неё как на временное неудобство в жизни сына. (продолжение в статье)
Аромат домашнего яблочного пирога и ванильного свечения свечей наполнял уютную гостиную. Шестилетняя Машенька задула свечи на своем праздничном торте, и ее счастливый смех прозвучал для Алены самой лучшей музыкой. Муж Сергей обнял ее за плечи, и она на мгновение прикрыла глаза, желая запомнить это чувство простого, такого хрупкого семейного счастья.
— Смотри, какая радость, — тихо сказала она мужу.
— Это все твоя заслуга, — прошептал он в ответ и поцеловал ее в висок.
В этот самый миг, словно по злому умыслу, резко и не в такт прозвенел дверной звонок. Сергей нахмурился.
— Кого это нелегкая принесла?
Он потянулся к видеодомофону, но дверь уже с шумом распахнулась, пропуская внутрь знакомые, от которых похолодело внутри, фигуры. На пороге стояла свекровь, Галина Петровна, с лицом строгим и собранным, как у полководца, начинающего битву. За ней, словно тень, вынырнула сестра Сергея, Лариса, с привычной кривой ухмылкой.
— А мы вот решили, без приглашения, по-семейному! — громко, без тени сомнения, объявила Галина Петровна, с ходу вешая свое пальто на вешалку, где уже висели куртки Алены и Сергея.
Она прошла в гостиную, окинула взглядом стол, торт, украшения. Ее взгляд был подобен сканеру, выискивающему малейший изъян.
— Здравствуйте, мама, Лариса, — выдохнула Алена, чувствуя, как комок подкатывает к горлу. Ее идеальный вечер рушился на глазах.
— Здравствуй, здравствуй, — отмахнулась Галина Петровна, подходя к испуганной Машеньке и гладя ее по голове без особой нежности. — Ох, и надушили же тут ребенка. Это ж вредно для легких. И торт… Крем-то магазинный? Я всегда сама делаю, из натуральных продуктов.
Лариса, не говоря ни слова, взяла со стола дорогую фарфоровую статуэтку, подаренную Алене родителями, покрутила в руках и с небрежным видом поставила обратно, едва не задев край вазы.
— Мама, я же говорил, что у Маши день рождения, — тихо, уже обороняясь, начал Сергей. — Мы планировали отметить в узком кругу.
— Что значит «узкий круг»? — возмутилась свекровь. — Я что, чужая тебе? Или моя внучка не моя? Мы пришли поздравить ребенка. А вы тут пир горой устраиваете, видно, денег лишних куры не клюют.
Она прошлась по комнате, проводя пальцем по поверхности комода и с презрением разглядывая пыль на кончике.
— Убираться, милая, надо чаще. Вон, паутина в углу. У Сергея и в детстве аллергия была на пыль, а вы тут в грязи живете.
Алена сжала кулаки, чувствуя, как по щекам разливается краска от обиды и злости. Она потратила на уборку весь выходной.
— Галина Петровна, я сегодня все вымыла, паутины тут быть не может.
— То есть я вру, по-твоему? — свекровь подняла брови, обращаясь к Сергею. — Слышишь, сынок, как со мной твоя супруга разговаривает?
— Лена, не надо, — тихо сказал Сергей, глядя на пол.
— Не надо чего? — не сдержалась Алена. — Защитить свой дом? Свой праздник?
— Ой, какой праздник защищает, — фыркнула Лариса, наконец найдя свой голос. — Просто мама зашла, а ее тут сразу в штыки встречают. Невеста вся в белом.
Галина Петровна подошла к Машеньке, которая притихла и прижалась к матери.
— Что это внучка-то у тебя какая-то бледная? На молоко с луком проверяли? Гемоглобин в норме? Или это она просто в тебя, Алена, такая хилая пошла?
От этой фразы, сказанной ледяным, обезличенным тоном, будто о вещи, в воздухе повисла мертвая тишина. Даже Сергей резко поднял голову. Счастливое сияние в глазах Алены погасло, сменившись холодной сталью. Она медленно поднялась с места, подошла к двери и, глядя прямо на свекровь, произнесла тихо, но так, что было слышно каждое слово, отточенное, как лезвие:
— Ужин требовать у себя дома будете! Вы мне никто! Понятно?! И катитесь, кубарем из моей квартиры.
Она распахнула дверь, впуская внутрь холодный воздух с лестничной площадки. Галина Петровна, багровея, схватилась за грудь. Лариса ахнула. Алена стояла у двери, не двигаясь, и смотрела на мужа. Ее взгляд был полон боли, гнева и одного-единственного вопроса. Что он выберет?
Тишина, наступившая после хлопка входной двери, была оглушительной. Она давила на уши, как перепады давления в самолете. В воздухе все еще витал сладкий запах торта, но теперь он смешался с терпким ароматом духов Галины Петровны, который она всегда использовала как оружие, чтобы пометить территорию.
Алена стояла, прислонившись спиной к притолоке, и не двигалась. Она смотрела на Сергея, который застыл посреди гостиной, опустив голову. Его плечи были ссутулены, словно на них давил невидимый груз. В его позе не было ни гнева, ни поддержки — лишь усталая покорность.
Машенька, испуганная криками и хлопком, тико всхлипывала, уткнувшись лицом в диванную подушку.
— Папочка, бабушка ушла? — дрожащим голоском спросила девочка.
Этот вопрос заставил Сергея вздрнуть. Он медленно подошел к дочери, погладил ее по волосам.
— Ушла, рыбка. Не плачь.
Но его рука дрожала. Алена видела это. Она отвела взгляд, и ее глаза упали на два недопитых бокала сока на столе — молчаливых свидетелей недавнего вторжения. В памяти всплыл другой вечер, семь лет назад, такой же теплый и тихий, но наполненный совсем другими звуками.
Они сидели на набережной, укутавшись в один плед. Молодой Сергей, с горящими глазами и уверенными жестами, рассказывал ей о своих планах. О том, как построит дом, вырастит сад, как они будут путешествовать.
— Я никогда не дам тебя в обиду, Лена. Ты — моя крепость. А я — твой гарнизон.
Он тогда смеялся, и его смех был таким заразительным. Он взял ее руку и нарисовал черту на ее ладони.
— Видишь? Это наша граница. По эту сторону — мы. Все остальное — там. И никто чужой не пройдет.
Она верила ему. Верила так сильно, что это затмевало робкие предостережения подруг о его «сложных отношениях» с матерью. Она думала, что их любовь — это отдельная страна, с своими законами и неприкосновенными границами.
Вернувшись в настоящее, Алена снова посмотрела на мужа. На того самого человека, который клялся быть ее гарнизоном. Теперь он пытался улыбнуться дочери, но улыбка вышла кривой и несчастной.
— Сергей, — тихо начала Алена. Ей нужно было говорить, пока ком ярости и обиды в горле не заставил ее замолчать навсегда. — Ты слышал, что твоя мать сказала про нашу дочь? Про то, что она «хилая»? В меня?
Он вздохнул, глубоко и устало.
— Лена, она же не со зла. Она всегда такая. Прямолинейная. Ну что поделаешь, у нее такой характер.
— Характер? — Алена фыркнула, и в ее голосе зазвенели слезы. — Это не характер, Сергей! Это хамство! Чистейшей воды хамство! И ты… ты стоишь и молчишь. Ты всегда молчишь!
— А что ты хочешь, чтобы я сделал? — его голос внезапно сорвался на крик. Он резко выпрямился, и Алена впервые за долгое время увидела в его глазах не покорность, а отчаяние. — Наорал на свою мать? Вышвырнул ее за дверь? Это моя мать, в конце концов!
— А я кто? — выдохнула Алена. — А Маша? Разве мы не твоя семья? Твоя мать пришла без приглашения, оскорбила меня, оскорбила нашего ребенка, испортила наш праздник! И твоя единственная реакция — просить меня «потерпеть»?
— Ну а что мне еще делать? — он развел руками, и снова в его позе появилась та самая беспомощность, которая бесила Алену больше всего. — Они же не часто. Раз в месяц, ну, два.
— Мало того что они приходят и устраивают разборки, так ты еще и становишься на их сторону! Ты выбираешь их снова и снова! Скажи мне, где в этом нашем молчаливом договоре я и наша дочь? В какой он строке прописан, а?
Ее слова повисли в воздухе. Сергей смотрел на нее, и она видела, как в его глазах борются чувства — вина, злость, растерянность. Он прошел мимо нее на кухню, налил себе стакан воды и залпом выпил.
— Я не выбираю их сторону, — глухо проговорил он, уже не глядя на нее. (продолжение в статье)
— Катя умерла три месяца назад, а ты уже новую привёл! Бессовестный!
Эти слова Нины Петровны ударили Марину как пощёчина, хотя та стояла в дверях квартиры своего жениха Дениса и впервые видела его мать. Женщина преградила им путь, расставив руки в дверном проёме, словно защищая крепость от вражеского вторжения. Её глаза горели праведным гневом, а на щеках выступили красные пятна.
Денис побледнел. Марина почувствовала, как его рука, державшая её за локоть, дрогнула.
— Мама, мы же договорились... — начал он устало.
— Ничего мы не договаривались! — перебила его Нина Петровна, не сводя враждебного взгляда с Марины. — Я думала, ты пошутил! Думала, образумишься! А ты притащил какую-то... Даже не представил заранее! Как воровка, тайком приводишь!
Марина стояла с букетом белых хризантем в руках и чувствовала себя совершенно нелепо. Денис предупреждал, что его мать тяжело переживает потерю первой невестки, погибшей в автокатастрофе. Но Марина не ожидала такой встречи. Не ожидала, что её будут сравнивать с покойницей прямо на пороге.
— Нина Петровна, — Марина попыталась говорить мягко и спокойно, — я понимаю, как вам тяжело. Денис много рассказывал о Кате. Я не претендую на её место...
— Не смей произносить её имя! — взвизгнула свекровь. — Ты её не знала! Она была ангелом! А ты... Посмотри на себя! Размалёванная, в джинсах! Катя всегда носила платья, была скромной, воспитанной! А эта, Денис, эта годится тебе только в...
— Мама! — резко оборвал её Денис. — Хватит! Мы зайдём или нет?
Нина Петровна всхлипнула, прижала руку к груди и, развернувшись, пошла вглубь квартиры. Они прошли за ней. Марина оглядывалась по сторонам и с каждым шагом чувствовала себя всё более неуютно. Вся квартира была превращена в своеобразный мемориал. На стенах висели фотографии Кати — десятки фотографий. Катя с Денисом, Катя с Ниной Петровной, просто Катя — смеющаяся, задумчивая, серьёзная. На комоде стояла её фотография в траурной рамке с чёрной лентой.
В гостиной Нина Петровна опустилась в кресло и закрыла лицо руками.
— Три месяца, Денис! Всего три месяца! Люди годами траур носят, а ты...
— Мама, прошло почти год, — тихо поправил Денис.
— Для меня три месяца! — выкрикнула она, вскидывая голову. — Для меня время остановилось! А ты... ты предатель!
Марина поставила злополучные хризантемы на столик. Цветы выглядели неуместно в этом царстве скорби.
— Может, мне лучше уйти, — тихо сказала она Денису.
— Нет, — он взял её за руку. — Мама, Марина — моя невеста. Мы собираемся пожениться через два месяца. Я привёл её знакомиться, как положено. Прошу тебя, давай попробуем...
— Жениться?! — Нина Петровна вскочила с кресла. — На ней?! Да она же... (продолжение в статье)