«Не бойся. Я не ругаюсь. Просто скажи: зачем?» — спросил Саша, уставившись на испуганную девочку с батоном под курткой

Саша работал кассиром третий год.

Магазин был небольшой, с облупленными стенами, тремя рядами полок и тусклым освещением, которое больше утомляло, чем помогало. Но в районе другого не было. Каждый день с восьми до девяти: отбивай покупки, улыбайся, раскладывай мелочь, решай, что делать, если у клиента не хватает двух рублей на подсолнечное масло. Сначала Саша думал, что это временно. Потом перестал думать.

Вечером, когда последний покупатель вышел, он, как обычно, проверил кассу, подсчитал выручку и начал выключать свет. Но тут услышал — тихий шелест, почти неразличимый. Словно что-то проскользнуло вдоль стеллажей.

Он обошёл прилавок и увидел движение — девочка. Маленькая, лет десяти. Худая, с растрёпанной шапкой, в куртке на пару размеров больше. Она стояла, прижавшись к полке с хлебом, и держала в руках батон, который быстро прятала под куртку.

— Эй, — тихо сказал он.

Девочка вздрогнула. Попыталась рвануть к выходу, но он оказался быстрее. Он не схватил её, не закричал — просто встал у двери.

Она остановилась. Глаза — испуганные, настороженные, как у пойманного котёнка. Щёки пылают. Плечи дрожат. Она вжалась в стену, как будто ожидала удара.

— Ты зачем? — спросил он, не поднимая голоса.

Девочка молчала. Крепче прижала куртку к животу. Саша медленно подошёл ближе. Стоял в метре. Пахло холодом, старой тканью, улицей.

— Не бойся, — сказал он. — Я не ругаюсь. Просто скажи: зачем?

Она посмотрела на него — и вдруг губы дрогнули. Глаза наполнились слезами. Она быстро вытерла их рукавом, но голос уже дрожал:

— Мама… Она заболела. У нас дома… ничего нет. Только чай и соль.

— И никто не помогает?

— Тётя говорила, что приедет, но не приехала. А мама не может встать.

Саша вздохнул. Потом медленно сказал:

— Пошли. Покажешь, где живёте.

Она испугалась снова.

— Не бойся. Я не полицейский. Я просто… мне надо знать. Чтобы понять.

После долгой паузы она кивнула.

Они шли медленно. Дворы были тёмными, свет кое-где лился из окон. Аня вела его за собой по тропинкам, где лёд трещал под ногами. Дом оказался старым бараком с облупленной штукатуркой и провисшими ступеньками. На лестничной площадке пахло пылью и несвежим бельём.

Она достала ключ, повернула — и Саша сразу понял: это не просто бедность. Это — запустение.

Внутри было холодно. Маленькая комната, одна на двоих. В углу — диван, на котором под двумя одеялами лежала женщина. Глаза закрыты, лицо бледное, губы сухие. В комнате стояла тишина, нарушаемая только хриплым дыханием.

— Это мама, — тихо сказала Аня. — Она спит почти всё время. Иногда зовёт меня, но не может встать. Я ей воду наливаю.

— Нет. У нас нет телефона.

Саша подошёл ближе. Женщина была без сознания — или в тяжёлом сне. Он потрогал её лоб. Горячий. Очень. Он достал телефон.