– Таня, что за тон? – Валентина Петровна, свекровь, всплеснула руками, будто ее ударили. – Я просто сказала, что шторы эти как из комиссионки. А у Сереженьки вкус, он такое не любит!
Татьяна сжала кулаки, чувствуя, как кровь приливает к вискам. Она стояла посреди своей новой квартиры – просторной трешки в спальном районе, которую выгрызла у жизни собственными силами. Десять лет упорной работы, ночные смены в редакции, бесконечные фрилансе, отказ от отпусков – все ради этого момента, когда она, наконец, получила ключи. И вот теперь, спустя всего неделю после переезда, Валентина Петровна явилась «в гости» и с порога начала перекраивать ее жизнь.
– Валентина Петровна, – Татьяна старалась говорить спокойно, – шторы я выбирала сама. Они льняные, экологичные, и мне они нравятся. А Сергей… он вообще не против.
Свекровь фыркнула, поправляя идеально уложенные седые локоны. Ее глаза, цепкие, как у ястреба, обшаривали гостиную, выискивая новые мишени для критики.
– Не против он, конечно, – проворчала она. – Сереженька у меня добрый, всегда всем угождает. Но я-то мать, я знаю, что ему нужно! Вот, посмотри, я тут каталог принесла, – она вытащила из сумки глянцевый журнал с пометками. – Есть бархатные шторы, темно-синие, солидные. Для семейного дома – самое то.
Татьяна почувствовала, как внутри все сжимается. Семейный дом? Это ее дом. Ее. Не Сереженьки, не их общий, а именно ее. Она купила эту квартиру на свои деньги, без единого рубля от мужа или его семьи. И теперь эта женщина, которая за три года их брака ни разу не поинтересовалась, как Татьяна живет, чего хочет, вдруг решила, что имеет право диктовать правила?
– Валентина Петровна, – Татьяна сделала глубокий вдох, – давайте я еще раз объясню. Эту квартиру я купила на свои сбережения. Ипотеку плачу я. И решения здесь тоже принимаю я.
Свекровь замерла, ее губы сжались в тонкую линию. Она явно не ожидала такого отпора. Обычно Татьяна была мягче, старалась сглаживать углы ради Сергея. Но сегодня что-то в ней щелкнуло. Может, это усталость от переезда, а может – осознание, что если не поставить границы сейчас, то дальше будет только хуже.
– Ну, знаешь ли, – Валентина Петровна выпрямилась, ее голос стал ледяным, – это ты сейчас так говоришь. А как Сережа вернется с работы, посмотрим, что он скажет. Он мой сын, и я не позволю, чтобы его в собственном доме так унижали!
– Унижали? – Татьяна чуть не задохнулась от возмущения. – Это я унижаю? Да вы с порога начали указывать, где что ставить и как жить!
В этот момент хлопнула входная дверь. Сергей, высокий, слегка сутулый, с усталыми глазами после долгого дня в офисе, вошел в прихожую. Он сразу почувствовал напряжение – его взгляд метнулся от жены к матери.
– Что тут у вас? – спросил он, скидывая ботинки. Его голос был осторожным, как у человека, привыкшего разряжать конфликты.
– Ничего, Сереженька, – Валентина Петровна тут же сменила тон на ласковый. – Просто обсуждаем с Танечкой, как сделать вашу квартиру уютнее. А она, похоже, не в настроении для моих советов.
Татьяна закатила глаза, но промолчала. Она знала этот прием: свекровь всегда умела выставить себя жертвой, а ее – агрессором. Сергей посмотрел на жену, потом на мать, и в его взгляде мелькнуло что-то среднее между усталостью и раздражением.
– Мам, давай без этого, – сказал он тихо. – Мы только переехали, у Тани и так дел по горло. Дай нам пару недель, а?
Валентина Петровна поджала губы, но кивнула.
– Ладно, ладно, – буркнула она. – Я же для вас стараюсь. Пойду чайник поставлю.
Она удалилась на кухню, оставив за собой шлейф цветочного парфюма и недовольства. Татьяна посмотрела на мужа, ожидая поддержки, но он лишь пожал плечами.
– Тань, она же не со зла, – сказал он, понижая голос. – Просто привыкла всё контролировать. Ты же знаешь, какая она.
– Знаю, – отрезала Татьяна. – Но это не дает ей права хозяйничать в моем доме.
Сергей вздохнул, потирая виски.
– Это и мой дом тоже, – заметил он, и в его голосе проскользнула обида.
Татьяна замерла. Она не ожидала, что он скажет такое. Да, они женаты, и, конечно, это их общий дом в каком-то смысле. Но юридически, финансово, морально – эта квартира была ее победой. Ее личным достижением. И мысль, что кто-то – даже муж – может претендовать на равные права в этом пространстве, вызвала в ней странное чувство протеста.
– Сережа, – она старалась говорить мягко, – я не спорю, что это наш дом. Но я вложила в него всё. И я не хочу, чтобы твоя мама решала, какие у нас шторы или где ставить диван.
Он кивнул, но в его глазах было что-то, что заставило Татьяну насторожиться. Неуверенность? Обида? Она не могла понять. И это пугало больше, чем очередной выпад свекрови.
Татьяна всегда была самостоятельной. Еще в школе она твердо решила, что не будет зависеть ни от кого – ни от родителей, ни от мужчин, ни от обстоятельств. Ее мать, женщина мягкая и покладистая, всю жизнь подстраивалась под отца, и Татьяна видела, как это истощало ее. «Я не буду такой», – обещала она себе, когда в восемнадцать уехала из родного городка, чтобы поступить в университет.
Журналистика стала ее страстью. Она писала статьи, брала интервью, вела блог, подрабатывала копирайтером – всё, чтобы пробиться. К тридцати двум годам она добилась многого: стабильная работа в крупном издании, репутация профессионала, своя аудитория. И эта квартира – ее главный трофей. Она копила на нее годами, отказывая себе во всем, кроме самого необходимого. Когда риелтор вручил ей ключи, она плакала от счастья, стоя посреди пустой гостиной. Это было ее место. Ее крепость.
Сергей появился в ее жизни три года назад. Он был программистом, спокойным, немного замкнутым, но с теплой улыбкой, от которой у Татьяны замирало сердце. Он не пытался ее контролировать, не лез в ее дела, не требовал, чтобы она бросила работу ради семьи. Казалось, он идеально вписывался в ее жизнь. Они поженились через год после знакомства, и Татьяна была уверена, что нашла того самого – партнера, который уважает ее границы.
Но с появлением Валентины Петровны всё изменилось. Свекровь жила в небольшом доме, доставшемся ей от родителей. Она редко появлялась в их жизни – пара визитов в год, звонки по праздникам. Но стоило Татьяне купить квартиру, как Валентина Петровна вдруг решила, что пора «налаживать контакт». И вот уже неделю она приезжает почти каждый день, каждый раз с новыми идеями, как «улучшить» их жизнь.
Татьяна пыталась быть терпеливой. Ради Сергея. Он любил мать, хотя и признавал, что она бывает чересчур властной. Но терпение заканчивалось. (продолжение в статье)
— Родненький мой! Да как же это? — запричитала женщина.
— Отойди от ребёнка! — кричал Алексей Матвеевич.
Он бежал со всех ног к тому месту, где лежал мальчик, не зная чего и ожидать от «этой сумасшедшей старухи»…
***
Антонину Михайловну во дворе все звали бабой Тоней. По виду было непонятно, сколько ей лет на самом деле. Выглядела и вела она себя странно: лохматая, чумазая, всё время молчит. Одежда у неё была одинаковая, что летом, что зимой, разве что в холодное время года прибавлялось к засаленному халату видавшее виды коричневое пальто с облезлым меховым воротником, платок серый и стоптанные войлочные полусапожки. А когда на улице было тепло она могла и босиком выйти.
Баба Тоня была совершенно безобидная. Никого не трогала, не ругалась, не кричала. Сядет тихонько на лавочку возле своего подъезда и сидит целый день. Иногда она могла встать около того места, где играли дети из соседних подъездов, и наблюдать за ними со странной улыбкой. Глаза у неё смотрели в пустоту, и было не понятно, видит ли она что? И понимает ли?
Дети пугались и сторонились её. Между собой называли «бабой Ягой» и придумывали про неё разные страшилки, совершенно беспочвенные, но завораживающие и таинственные.
Во дворе, в соседнем доме, жил мальчик Лёня. Упитанный здоровячек одиннадцати лет. Дети его не любили: он был жадина и ябеда. Его мама работала на продовольственной базе, с продуктами у них в семье, судя по всему, было очень неплохо, и Лёня, выходя на прогулку, всегда таскал с собой разные сладости и вкусности. В то время, как другие дети радовались ломтикам хлеба, политого подсолнечным маслом, и угощали друг друга карамельками «Театральные», Лёня втихомолку уплетал «Мишек» и «Белочек». С детьми он не делился, ни с кем особо не дружил, но, правда и не ссорился, держался особняком. Мальчишки иногда брали его в свои игры, особенно если не хватало игроков.
И вот этот Лёня отчего-то бабу Тоню невзлюбил. Другие дети если и побаивались и шептались, глядя на женщину, то Лёня откровенно ей угрожал и говорил гадости: уходи, мол, отсюда, безумная тётка, а то я... Норовил запустить в неё камнем или комом земли. Если взрослые становились свидетелями этой сцены, то Лёне попадало: его ругали и другим объясняли, что так нельзя. Мама одной девочки, учительница, даже грозилась рассказать об этом в школе, чтобы его наказали, как следует.
Все понимали, что Лёня на бабе Тоне отыгрывается, и смотрели на это осуждающе. (продолжение в статье)
